Рыжая-бесстыжая
Шрифт:
Зажав рот обеими руками и сотрясаясь всем телом, Настя сползла с табуретки и принялась эпилептически дергаться на полу.
Настойчивый гость между тем оставил в покое ее дверь и принялся названивать в квартиру Атаманова. Такой настырностью могли обладать либо менты, либо бандиты. Первые в таких случаях должны были позвать на помощь понятых, и их приглушенный говор сейчас бы донесся до ее ушей. А вторые, по идее, должны были выломать дверь…
И тут – о ужас! – ее дверь затрещала под натиском чего-то большого и тяжелого. Кашель пропал мгновенно. Еще, еще немного, и фанерная дверка разлетится в щепки… Треск прекратился так же внезапно,
Матерь божья!!! На площадке перед дверью Атаманова, соответственно и ее, толпились бритоголовые братки. Разговоров почти не вели, а лишь делали друг другу какие-то знаки. Один из них сидел на корточках и ковырял чем-то в замочной скважине хитроумного замка соседа. Второй (видимо, это и явилось причиной натужного скрипа) облокотился всей своей массой на ее дверь, и его бритая макушка мелькала то и дело у нее перед глазами.
Вот, оказывается, в чем дело! Ребята решили навестить Антона. А к ней звонили для подстраховки. Чтобы, значит, не выскочил некто любопытный и не подсек их за этим неблаговидным занятием. В душе у Насти мгновенно зародился протест, и она, забыв о предпринятых ранее мерах предосторожности, кинулась к телефону. Рука, не дрогнув, набрала 02. Мужской баритон приветливо пролаял:
– Дежурная часть, Васильев!
– Добрый день… – промямлила Настя, прислушиваясь к звукам с лестничной клетки. – У нас здесь соседскую дверь взламывают…
– Фамилия.
– Соседа? – не сразу поняла Настя.
– Нет, ваша. Ваша фамилия! Вы же заявляете о взломе! – принялся сердито отчитывать ее невидимый Васильев.
– А-аа… – Это все, что смогла она выдать, перед тем как вернуть телефонную трубку на место.
Нет, ну на всю голову больная! Ну кому вызывать милицию-то?! Ей?! Что проходит подозреваемой и значится пропавшей?! Да, идиотизм – болезнь со скрытым инкубационным периодом и весьма-весьма прогрессирующая. Если учесть, что вчера ее всюду сопровождали призраки умерших, сегодня с утра она принялась распевать песни, а потом названивать в ментовку, то психиатр, судя по всему, ей уже не нужен…
Настя вернулась на пост возле глазка и прислушалась. Тихо. На площадке маячил всего один громила. Тот, что тяжестью своего огромного туловища чуть не выдавил ее дверь. Значит, братки внутрь все-таки проникли. И неприступная атамановская цитадель пала под натиском матерых медвежатников…
– Сваливаем, – не очень тихо проронил кто-то из них, и парни, гурьбой выкатившись из квартиры соседа, поползли вверх по лестнице.
«К черному ходу! – мелькнули у Насти в голове картинки их с Антоном недавнего бегства. – Чего же они искали?..»
Или кого… Машину-то она, как ей думалось, благоразумно поставила на том же самом месте, где любил ставить ее он. Вот бандиты и купились на сей факт, подумав, что Атаманов дома. Итак, теперь и он в подозреваемых. Хотя чему удивляться? Она оставила его без транспорта подле дома с трупами. Идти пешком – далеко ли уйдешь… А ребятки наверняка не замедлили объявиться в том забытом богом месте. Антошу повязали… Постойте-ка! Он же был с ними вместе в момент их визита к Маргарите. И на пленника не был похож. Что же могло тогда произойти? Он сбежал, это очевидно, иначе парни не рыскали бы в его квартире. Но для чего он это сделал?! Вроде бы был
«Есть ли конец у этой истории?!» – захотелось вдруг заорать Насте в полный голос.
Но она, разумеется, не издала ни звука. Да, душа вновь начала постанывать от совсем не забытых и не собиравшихся заканчиваться злоключений. К горлу подступили слезы. Глаза сами собой уставились в настенный календарь. Если ей не изменяют разум и память, то до начала учебного года осталось чуть меньше двух недель. Ей бы давно пора явить миру свое присутствие, а она все скачет по окрестностям, пытаясь скрыться непонятно от чего и понять неизвестно что…
Нет, видимо, все же придется съездить к Нинке. Одна голова – хорошо, а две – лучше. Сколько раз ей небо казалось с осьмушку, а подруга хмыкнет презрительно в ее сторону, обласкает каким-нибудь солененьким словечком и, ненавязчиво унизив, решит все с полпинка.
Настя вернулась в кухню, убрала со стола и вымыла посуду. Кто знает, когда она еще сюда вернется, не покрываться же тарелкам плесенью. Затем она пошла в комнату и, открыв шкаф, принялась выкидывать оттуда свои шмотки. Джинсы были отметены сразу. Хоть и любимый вид одежды, но на данный момент совершенно непрактичный. Жара, невзирая на конец лета, стояла нещадная, поэтому Настя ограничилась хлопчатобумажной футболкой темно-синего цвета в мелкую голубоватую клетку, тонкими, прозрачными на свету спортивными брюками и легкими джинсовыми тапками, тоннами производимыми китайскими собратьями.
В сумку уложила лишь смену белья да курточку, больше напоминавшую рубашку. Документы, деньги, что выдал ей Мельник перед смертью, она сунула в поясную сумку. Теперь нужно было дождаться темноты. Часы, мирно тикая, показывали семь часов вечера. До темноты еще минимум три часа. Занятий себе придумать она не смогла, поэтому сочла за лучшее немного вздремнуть.
Уткнувшись носом в полу пушистого халата, Настя легла на диван, подтянула колени к подбородку и закрыла глаза. Но сон, предательски улизнув в неизвестность, не собирался облегчить ей ожидание. Настена уже и к стуку часов прислушивалась, и считала до ста и обратно – все бесполезно.
Она поднялась и принялась облачаться в приготовленную одежду. Потом долго бродила по квартире, пытаясь унять свое не в меру разгулявшееся воображение. И чего ей только не придумалось за эти долгие и томительные часы. То ей виделся гроб с телом Атаманова. И тогда хотелось до одури разрыдаться, жалея его, безвременно почившего. Потом она вдруг резко поменялась с ним местами, и уже Антон рыдал над ее хладным трупом, а не она над его. И опять хотелось плакать. Тут уже было жаль саму себя. Потом попеременно предстали перед глазами трупы безвременно усопших, свидетелями чьих смертей она невольно стала. Тут уж хотелось выть от страха, а не от жалости.
И так почти целых три часа. Невероятная, изматывающая круговерть – мертвецы, слезы, душевная боль и, наконец, сцена разоблачения…
Настя не видела лица виновника всех этих бед, но она твердо верила, что он будет наказан. Везде все и всегда говорят, что зло должно быть наказано, почему этого не должно случиться и на сей раз.
Из транса ее вывел заливистый девичий смех. Какая-то компания доехала на лифте до их этажа и шумной толпой вывалилась из кабины. Раздался звон бутылок, возня и этот смех. В нем было столько бесшабашности, столько радости, что Настя почти с завистью вздохнула.