Ржавчина
Шрифт:
— Это вы, — онъ замялся, не помня фамиліи Вры.
— Удлите мн нсколько минутъ, — торопливо перебила она, усаживая его въ кресло и садясь сама. — Вы успете еще… Я искала васъ… Мн хотлось поговорить объ Анн…
Онъ оглядлся. Они были почти одни. Буфетчики не могли слышать ихъ разговора. Изъ залы доносились пвучіе и могучіе звуки.
— Разскажите мн пожалуйста все, все, что вы знаете про нее, — нетерпливо заговорила она.
— Да вдь она мн только нсколько строкъ передъ смертью написала, — отвтилъ онъ, принимая какое-то строгое, совсмъ несвойственное ему выраженіе.
— Передъ смертью?! — едва слышно переспросила
— Да, за нсколько минутъ писала, — пояснялъ онъ, видно не понимая, что именно поразило ее въ его фраз.
— Пишетъ: «Черезъ пять минутъ меня не будетъ. Револьверъ лежитъ тутъ же рядомъ и спокойно ждетъ того мгновенія, когда онъ кончитъ мои страданія».
Вра молчала. У нея не было силы произнести хоть одно слово, хотлось такъ много спросить, но она не находила слова, не знала, съ чего начать.
— Бдная! Жаль, конечно, — такая молодая и уже была такъ ужасно испорчена. Она положительно не въ своемъ ум была. Я ужь давно замтилъ это…
— Постойте, — прервала она его, овладвъ собой, — разскажите мн все подробно. Анна застрлилась?… Гд, когда, отчего?…
— Да вы разв ничего не знаете? — изумился онъ. — Вы были ея самымъ лучшимъ другомъ, — меня она никогда не любила… Я бы долженъ былъ спрашивать у васъ.
— Я не знаю почему, но мн ничего не извстно: съ вашими ни съ кмъ я не вижусь, вдь изъ-за нея же… Все это время я была въ деревн, тамъ я получила и ея послднее письмо. Она его писала въ первыхъ числахъ ноября.
— Ну, а покончила съ собой пятнадцатаго. И обставила все это какъ-то странно, непонятно, какъ и все, что она длала.
— Да вы разскажите все по порядку.
— Я не знаю, что было съ ней въ послдній годъ ея жизни. Въ послдній разъ я встртилъ ее въ Monte-Carlo, за рулеткой. Но какъ встртилъ!?.. Лучше и не вспоминать… Съ тхъ поръ про нее доносились чудовищные слухи. Я не хотлъ врить, не хотлъ слушать. Бдная женщина! Вы не поврите, какъ иногда мн было жаль ее!… Но, съ другой стороны, она носила нашу фамилію… Бросивши мужа, она взяла опять прежнее имя. Согласитесь, грустная извстность… Madame Anna de Bolowzeff не могла льстить всмъ намъ…
Онъ опять отклонился отъ разсказа, опять занялся личными ощущеніями. До нихъ Вр не было никакого дла.
— Когда же вы узнали о ея смерти? — спросила она нетерпливо.
— А вотъ я вамъ все разскажу, — началъ онъ, повернувшись на кресл въ ея сторону. — Шестнадцатаго ноября утромъ тетка Александра Аркадьевна получаетъ телеграмму изъ Ліона. Annette проситъ ее пріхать по нужному длу въ Ліонъ, H^otel de France. Можетъ не особенно торопиться. Ну, вы знаете, Александра Аркадьевна всегда въ длахъ, всегда занята. Да притомъ она какъ-то совсмъ охладла къ Annette. Она не придала телеграмм большаго значенія, хоть и говорила, что подетъ, когда окончитъ дло по контракту съ арендаторомъ ея симбирскаго имнія. Вдругъ вечеромъ вторая телеграмма: содержательница H^otel de France увдомляетъ, что Annette застрлилась въ ночь, съ пятнадцатаго на шестнадцатое.
— Да какъ она попала въ Ліонъ?…
— Она обдумала все это. Она пріхала въ Ліонъ нарочно затмъ, чтобы застрлиться. Каковъ характеръ-то? — хать такъ далеко съ твердымъ намреніемъ похоронить себя тамъ. Большой городъ, никто ее не знаетъ. Пріхала пятнадцатаго, остановилась въ H^otel de France и весь день писала что-то. Потомъ оказалось, что писала письма мужу, матери, мн. Удивительно, право, какъ это вамъ-то?… А
— А какъ же дали знать матери?
— Да у нея записная книжка въ карман была, — вся исписана по-французски… Вдь она никогда по-русски не писала. А на одной страниц, видятъ, написана по-русски и вложена телеграфная квитанція; разобрали, прочли депешу, что наканун она матери-то давала. Сейчасъ и телеграфировали Александр Аркадьевн.
— Для чего же она такъ хлопотала о таинственности?
— Ахъ, вы знаете, какая у нея голова была… Пишетъ матери кроткое письмо, — всю жизнь свою перебрала. Дйствительно, не красна была… Въ конц прибавляетъ, что прощаетъ ее, но что видть ее не хотла бы и не могла бы… И даже еслибы мертвая увидала мать у гроба, такъ повернулась бы… Вдь надо ея воображеніе для этого!… Только и хлопочу, пишетъ, какъ бы умереть и быть похороненной раньше, чмъ будутъ разбирать вс мои вещи и найдутъ эти письма… И дйствительно, письма такъ спрятала въ коффр, что ужь ихъ нашла тетка, когда пріхала въ Ліонъ.
— А она поспла къ похоронамъ?…
— Нтъ, Annette похоронили за день до ея прізда.
— Хоть это послднее ея желаніе сбылось! — замтила Вра.
— Не совсмъ: Александра Аркадьевна велла вырыть гробъ и перевезла его въ Петербургъ, въ фамильный склепъ, — сказалъ Боловцевъ какъ-то сухо, какъ будто желая добить Вру этою фразой. Онъ сталъ ей противенъ въ эту минуту. Какъ можно было такъ холодно, такъ равнодушно говорить обо всемъ этомъ, особенно ему, знавшему все?…
— И тутъ!…- совершенно невольно вырвалось у нея.
Онъ понялъ, что ее возмутило.
— Какъ хотите, она — мать… Желать, чтобы могила дочери…
— Мать! — не дала она окончить ему. — Да неужели же этимъ именемъ все оправдывается?… Ну, да я лучше замолчу, — она вамъ тетка… Я наврное скажу много рзкаго…
— Да вы, пожалуйста, не стсняйтесь… Я самъ терпть не могу Александру Аркадьевну.
«Терпть не можетъ, а ручки цловать надо, справляться о здоровь каждый день тоже бывало необходимо», — пронеслось у нея въ голов. Продолжать разговоръ съ нимъ она больше не могла. Онъ разсказалъ ей все, что зналъ. Говорить же съ нимъ по душ ей казалось немыслимымъ. Вра встала. Ноги у нея дрожали, голова кружилась, какъ будто посл сильной болзни.
Боловцевъ еще сказалъ нсколько заключительныхъ фразъ, какъ онъ жалетъ Анну, но вмст съ тмъ какъ радъ ея смерти, этому избавленію отъ страданій…
Все это казалось Вр сухимъ, антипатичнымъ и безцвтнымъ… Она протянула ему руку прощаться.
— А вы не пойдете въ залу? — спросилъ онъ ее.
— Нтъ, я домой…
— Прикажете проводить до экипажа?
— Нтъ, благодарствуйте, — отвтила она. — Я сама… Только еще одно слово… Исполните мою просьбу?
— Всегда радъ, любезно звякнулъ онъ шпорами.