Ржавчина
Шрифт:
Убждать эту барыню, задрапированную собственнымъ горемъ, ей показалось нелпымъ. Она оборвала разговоръ. Анна сейчасъ же поняла это и опять, повернувшись на лвый локоть и взяла со стола большую кипу картъ.
Акушерка-француженка сейчасъ же прочла желаніе больной. Она придвинула свой стулъ къ кушетк и положила на колни дощечку съ перильцами. Анна сдала карты и он начали играть въ безикъ. Видно было, что это ихъ обычное занятіе. Дамы, сидвшія здсь, какъ будто для больной, не обращали на это никакого вниманія. Он оживленно продолжали свой разговоръ, перескочивъ
— Я сама мать, — говорила низкимъ голосомъ madame Боловцева. — Разв же можно воспитывать такъ дочь? Полгода она живетъ у матери: жизнь монастырская, тишина, ничего не видитъ, а другіе полгода проводитъ у отца: тутъ, напротивъ, съ утра шумъ, суматоха. Онъ всюду ее таскаетъ за собой. Она по десяти дней остается на охот… Множество мущинъ и она одна, пятнадцатилтняя двочка, между ними. Что же изъ нея выйдетъ?…
— Ахъ, — заговорила жалобнымъ тономъ барыня съ блыми глазами, m-me Корнфельдъ, — да если это было единственное средство получить разводъ? У нихъ только одинъ ребенокъ… Ну, и ршили, что дочь будетъ жить полгода у матери и полгода у отца. И вотъ уже пять лтъ такъ.
— Что же выйдетъ изъ этой двочки, спрашиваю я васъ? Безъ всякаго женскаго вліянія, съ такимъ ужаснымъ отцомъ…
— Да, конечно. Но… — робко заговорила баронесса Корнфельдъ: она какъ будто боялась противорчить Боловцевой.
— Ахъ, ma ch`ere, не говорите!… Я вижу двочку. Это не двочка порядочной семьи, а гимназистъ какой-то… Кто же въ этомъ виноватъ? — Конечно, мать!
— Скоро ршили!.. какъ бы про себя проговорила Анна, не выпуская папиросы изо рта. У нея эти слова вылетли какъ будто нечаянно.
— Что ты сказала, Annette? — спросила ее мать, притворяясь, что не разслышала замчанія дочери.
— Cinq cents, — объявила второй безикъ больная и положила карты на стол. — Вы же сами разсказывали, — продолжала она, обращаясь къ матери, — всю исторію этой бдной m-me Lotoff. Могла ли она жить съ мужемъ?
— Она очень любила его… Да онъ и не желалъ развода, — сдержанно, но съ замтнымъ раздраженіемъ, проговорила Боловцева.
— Да… Но неужели трудно понять, что чмъ больше она любила его, тмъ тяжеле для нея было его третированіе, его какая-то ненависть къ ней?… А когда онъ ввелъ въ домъ ту женщину, разв m-me Lotoff могла оставаться жить съ нимъ? — нервно перебила Боловцеву дочь. — Это было выше ея силъ… Она должна была ухать и мужъ самъ желалъ этого, только былъ противъ развода, потому что дочь отдали бы матери…
— О, онъ страстно любитъ дочь, — вставила съ сентиментальнымъ видомъ m-me Корнфельдъ.
На лиц Боловцевой нельзя было ничего прочитать. Большой ротъ съ тонкими губами былъ сжатъ въ жесткой полуулыбк.
— Любитъ эгоистично, мелко, какъ все, что онъ длаетъ, — продолжала Анна нервнымъ голосомъ. — Онъ и не отпускалъ жену отъ себя, заставлялъ ее все выносить, чтобъ имть при себ дочь, — до страданій жены ему дла не было… А виновата же во всемъ осталась она…
— Теб бы надо воды съ флёрдоранжевыми
— Хороши пустяки! — вся дрожа отъ волненія, выговорила Анна. — Впрочемъ, извините, maman, я забыла мое общаніе…
Она оборвала свою рчь и взялась опять за карты. Видно было, что внутри ея все клокотало: грудь высоко поднималась, ноздри раздувались, въ темно-срыхъ глазахъ блеснулъ недобрый огонекъ.
— Annette все еще не можетъ оправиться отъ болзни, — какъ бы извиняясь, обратилась къ Вр m-me Боловцева. — Будь она здорова, она бы не взволновалась такъ изъ-за женщины, которую видла разъ въ жизни.
Анна хотла что-то сказать, но сейчасъ же крпко закусила нижнюю губу и сдвинула брови. Должно-быть послднее движеніе было ея обычное: несмотря на восемнадцать лтъ, у ней уже успла образоваться между бровей глубокая складка.
Настала неловкая минута молчанія. Анна совсмъ повернулась къ француженк, давъ понять, что не хочетъ участвовать въ разговор. Вра не знала, что отвчать Боловцевой.
— Графъ Виллье! — доложилъ очень кстати лакей.
Вслдъ за нимъ въ комнату вошелъ баринъ небольшаго роста съ сдой головой и темными усами. Борода была гладко выбрита.
— Можно видть милую больную? — весело спросилъ онъ, мягко ступая по ковру и прямо направляясь къ старух Боловцевой.
— Вы совсмъ пропали, графъ! Васъ не видно и не слышно, — заговорила Александра Аркадьевна, вся преобразившись: она какъ-то прищурила глаза, начала картавить и пропускать слова сквозь зубы. Посл Вру уже это не удивляло: она знала, что если войдетъ мущина, даже старше Виллье, Боловцева сейчасъ же вся подтянется, сдлается игриве и ни на минуту не забудетъ длать любезное лицо.
— Но какой на васъ сегодня туалетъ, — о, какой туалетъ! — восторгался французъ, съ видомъ знатока, платьемъ Боловцевой.
— Не дуренъ, не правда ли?… M-r Вортъ считаетъ долгомъ сдлать мн каждый годъ сверхъ всего, что я у него заказываю, такое… une petite robe… дешевенькое…
— Дешевенькое? — переспросила Вра, съ недовріемъ взглянувъ на атласное плиссе короткой юбки.
— Это мн стоитъ девятьсотъ франковъ… Для Ворта это даромъ, — проговорила она тономъ извиненія или поученія: Вра не поняла. — Подемте съ нами въ Буа, графъ, — обратилась Боловцева къ Виллье. — Вотъ уже два дня какъ я не была тамъ.
— О, бдные парижане! — тонко замтилъ Виллье.
— Никсъ ухалъ на три дня въ замокъ къ Грамонъ, да и вы у меня совсмъ пропали… Ну, я пойду одваться…
— Надньте пожалуйста ваше лютровое пальто, — оно къ вамъ идетъ до невозможнаго. Впрочемъ, все, что вы ни наднете…
— Да ужь пригласите его скорй обдать, — выговорила Анна по-русски, продолжая играть въ безикъ.
— Прошу не учить меня, — отвтила, тоже по-русски, мать. Но ни въ тон, ни въ голос, ни въ лиц не было ни тни раздраженія. Все та же дланная полуулыбка играла на губахъ.