С Корниловским конным
Шрифт:
Повернув коня вправо, широким наметом скачу к этой гуще людей. Первым мне попадается командир 2-й сотни сотник Лебедев. Он стоит беспомощно в этом хаосе, и возле него только казак с сотенным значком и его вестовой.
— Где Ваша сотня, Пантелей? — кричу ему. А он, вздернув плечами, рукой показал на своего значкового, дескать, — вот и вся моя сотня.
— Собирайте сотню! — не останавливаясь, бросил этому молодецкому офицеру и, скача дальше, кричу: — Корниловцы, к своим значкам! Корниловцы к своим значкам!
Вижу, из села Спицевка двигаются на нас две густых цепи пехоты. «Наши, — мелькнула мысль. — Значит, село уже взято», — успокаиваюсь. А потом пронеслось в голове: «Но
был страшный. Надо было поднять лежачих, удалить их от винтовок и гнать, гнать. И казаки, угрожая плетьми и шашками, поспешно гнали то, что можно было гнать. Впечатление было такое, будто человек стал ногами в большой муравейник и ему трудно отряхнуться от облепивших его насекомых. И если он сейчас же не отряхнется, — то они загрызут его. Жуткая тревога ясно выражалась на лицах казаков. Резко хлестали они и лошадей, и людей, стремясь как можно скорее вырваться из клокочущего котла, но выскочить с добычей, с пленными. Бросив же пленных — надо было ждать от них выстрелы в спину...
Видя наше положение, красные цепи из Спицевки перешли в наступление. Со случайными казаками гоню большую группу пленных и подводы. Пленные бросают на казаков ожесточенные в злости взгляды. А цепи красных, не щадя и своих в плену, поливают всех. Шшш — цак-цак! — несется сноп пуль, ударяясь в подводы.
С новым «цак-цак» — я почувствовал очень острую боль в левой ноге, ниже чашечки, и такую, будто кто-то резко пронизал острым шилом, и нога, выскочив из стремени, беспомощно повисла книзу; а мой нервный конь неестественно подпрыгнул всеми четырьмя ногами. Я испугался, что ранен мой конь. Тогда не уйти... Но он нервно продолжал идти рысью. Мне так неудобно сидеть в седле, опираясь только на одну ногу. Мысль работает секундами. «А вдруг я упаду! — несется она. — Меня не успеют подхватить казаки и тогда... меня тут же добьют пленные, которые, запыхавшись, бегут с нами лишь под угрозами казаков». От усталости они падают, отстают, и их казаки уже бросают позади себя.
— Я ранен... — коротко, негромко бросаю ближайшим казакам. Двое подхватывают меня под руки. Но мне стало еще более неудобно «балансировать» в седле.
— Не надо... но только следите за мной, чтобы я не упал с коня, —- тихо говорю им, чтобы не услышали красноармейцы.
И мы все гоним и пленных, и подводы с беженцами и... окунулись в низину. Огонь красных уже не доставал до нас. Мы ушли.
В этой низине стоит наша санитарная летучка. Шагом, с двумя казаками, подъезжаю к полковому врачу, тому, который имел случай с Бабиевым в селе Петровском. Мы были дружны.
— Ну как? — спрашивает он.
Кто бывал в боях, тот знает, как остро воспринимается в тылу бой своего полка
— Я ранен, доктор... — отвечаю ему. И он, довольно крупный мужчина, лет на 15 старше меня летами, опытный военный врач — как он быстро, активно, авторитетно приказал казакам снять меня с седла. Я сел на что-то. Ноговицу снять нельзя — все затекло кровью. Ее разрезали ножницами. Чувствую острую боль. Нога едва сгибается в колене.
— Пуля прошла под чашечкой... по сухожилиям... в коленных связках... задета большая берцовая кость... еще бы на один палец выше и... прямо в чашечку. Счастье ваше, дорогой: были бы навеки калекой, — говорит профессорски. В течение одного месяца — это было третье ранение.
Пока шла перевязка, толпы пленных и много десятков подвод с награбленным имуществом в Ставрополе проследовали мимо, направляясь в село Константиновское. Наши полки, корниловцы и линейцы, все же были сброшены с плато, хотя и успели отхватить большую часть пленных и обозы. Бабиев назначает сотника Лебедева, с его сотней, сопровождать «добычу» и резко приказывает: «никому не уступать ничего и все доставить только в полк».
В полках был известен приказ генерала Врангеля, что все трофеи доставлять в штаб корпуса, который и будет выдавать, что надо, нуждающимся полкам. Молодецкий и отчетливый Лебедев, взяв под козырек, спрашивает Баби-ева: «А если навстречу выедет комендантская команда штаба корпуса и потребует все представить в штаб — то как быть?»
— Не давать! — коротко ответил Бабиев.
— А если будут брать силой, то что делать? — гарантирует себя Лебедев.
— Открыть огонь! — серьезно говорит-приказывает
Бабиев.
Тогда все полки считали, что захваченное в бою должно принадлежать полку. Генерал Врангель выехал навстречу полкам и видел всю эту добычу. Согласно своему приказу, он приказал все направить в его штаб. Сотник Лебедев доложил ему все, как приказал Бабиев. Конечно, в случае настойчивости Врангеля, Лебедев «не открыл бы огня по комендантской команде», но Врангель, любя Бабиева и ценя его как исключительно молодецкого и боевого командира полка, да еще Корниловского — он только посмеялся и все оставил полку. В войсках личность начальника украшает свою часть. Бабиев тому яркий пример.
Генерал Врангель об этой операции (Белое Дело, т. 5, стр. 95) пишет так: «Я решил использовать выдвинутое положение моих частей, помочь генералу Казановичу. 21 ноября, оставив заслон на фронте Донская Балка—Петровское—Николина Балка 2-ю Кубанскую казачью дивизию, я сосредоточил в районе железнодорожной станции Кугуты 1-ю Конную дивизию и Сводную бригаду (т. е. 1-й Черноморский полк и 2-й Офицерский конный полк, Ф.Е.) под общим начальством полковника Топоркова и, выдвинувшись ночным переходом к югу, на рассвете 22 ноября, атаковал у села Спицевка красных, действовавших против генерала Казановича в тыл (1-й армейский корпус, Ф.Е.). Противник был разбит наголову. Мы захватили 2000 пленных, 40 пулеметов, 7 орудий и огромный обоз. 1-й армейский корпус к вечеру 22 ноября подошел к реке Калаус.
Я верхом выехал встречать возвращающиеся полки. Навстречу попадались конвоируемые казаками группы пленных, лазаретные линейки с тяжело раненными. Встречающиеся раненые казаки весело отвечали на приветствие. По одному ответу видно было, что дело удачное. Навстречу ехал накрытый брезентом транспорт. На облучке сидело два казака. Я поздоровался. Казаки ответили как-то угрюмо.
— Как дела? — спросил я.
— Плохо... Командира полка убили.
Тут только заметил я свешивающиеся с транспорта, из-под брезента ноги. Снял шапку и перекрестился.