Самая яркая звезда на небе
Шрифт:
В следующую секунду он толкнул её в чулан для мётел и прижал к стене между своими руками. На каблуках они были с Томом практически одного роста. Он будто был готов убивать. Его обычно выверенное скучающее выражение лица превратилось во что-то дикое.
— Почему ты игнорируешь меня?! — сорвался Том. Ему было плевать на окаменение маглорождённых. Пытки и убийства ничего не значили для Тома Риддла. А вот пренебрежение Гермионы он вынести не мог. Именно она запала ему в самую душу. Его безумный вид был из-за неё.
Гермионе нужно действовать осторожно.
— Пусти меня, Риддл, — она жёстко выпрямила спину и, не отводя глаз, приняла его убивающий взгляд.
— Я тебя не касаюсь, Грейнджер.
Она подвинулась, чтобы нырнуть ему под руку. Знала, что это бесполезно. Он схватил её за плечи и грубо бросил в камень.
— Только попробуй сбежать от меня!
— Это не обсуждается, — сказала она, стараясь казаться разумной.
— Только через мой труп! — прошипел он. — Ты не можешь просто закончить всё между нами без объяснения! Без повода! Ты даже не удосужилась сказать мне сама! Нет, — он придвинулся ближе, его тело было лишь в одном вздохе от неё, и он понизил голос: — Я узнал от твоей подруги, — он тяжело дышал. Она чувствовала, как его грудь вздымается и опадает возле её.
В одном он был прав: она должна была набраться смелости, чтобы закончить всё по-человечески. Несмотря на её гнев, она должна была ему это дать, хотя бы во имя каких бы то ни было отношений, когда-то бывших между ними. Но что-то в ту ночь разбило её дух Гриффиндора, оставив её в осколках, не в состоянии собрать себя воедино. Может, часть её навсегда останется сломанной.
Она притянула крошечную искру, всё ещё остававшуюся внутри неё, и позволила ей прорасти. Если она сегодня вечером собиралась выдержать с ним эту встречу, ей нужна была вся храбрость, на которую она способна:
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — пожала она плечами.
— Я сказал тебе, что между нами с Вальбургой ничего нет! Я говорил тебе, что мне на неё плевать! — Гермиона смотрела скептически. Она не могла понять, при чём тут Вальбурга. — А ты устроила этот спектакль с Брэндом? Скажи мне, Гермиона, ты хотела его сегодня? Потому что он хотел тебя. Он хотел содрать с тебя это платье, почувствовать твою кожу, поцеловать тебя, трахнуть тебя. Ты собиралась ему позволить?
— Не твоего ума дело! — покраснела Гермиона.
— Будто я позволил бы этому случиться!
— Между нами всё кончено! Не тебе решать! — выдвинула она подбородок. Всё его тело дрожало от силы его гнева.
— Я никогда не позволю ему получить тебя, — его голос стал низким. Его дыхание призраком вилось у её уха. — Никогда не позволю ему или кому бы то ни было завладеть тобой, — в её горле застрял вздох. — Ты моя, Гермиона, — она сглотнула, но не могла заставить себя пошевелиться, пока его глаза поглощали её, его руки блуждали по её платью, касались голой кожи. Его губы прижались к её точке пульса.
— Я могу разговаривать с кем захочу, — вымученно сказала она.
— Хм-м, — его зубы. О Мерлин, его зубы. Её рука потянулась и обхватила
Стон сорвался с её губ, а пальцы сжались на его мягких волосах, отчего в глубине его горла расцвёл мягкий рык. Она сглотнула:
— И, — облизнула она внезапно ставшие сухими губы, — если я решу начать спать с мальчиками вроде Рудольфа Брэнда, ты не сможешь меня остановить, — они оба знали, что она никогда этого не сделает, но слова возымели своё действие.
Его тело замерло. Она чувствовала, как от него расходятся волны напряжения.
— Возможно… но я могу убить их. Брэнда и любого другого уёбка, который прикоснётся к тому, что принадлежит мне.
Она почувствовала острую боль в основании горла. Он жёстко кусал, всасывал и лизал кожу. Она пыталась не дрожать. Она использовала каждую капельку решимости, чтобы не дать ему залезть к себе в душу. В итоге это оказалось неважным. Он разорвал её и вломился сам.
— Я убью их всех, — сказал он. Она вздрогнула от удовольствия и боли вместе. Будто он мог высосать мысли прямо у неё из головы. — Я убью их за то, что они коснулись тебя. За то, что подошли достаточно близко, чтобы почуять яблоки в твоих волосах.
Его губы двигались по её шее. Он глубоко вдохнул, будто заполнял ею свои лёгкие. Провёл языком по ключице:
— Если кто-то попробует мёд на твоей коже, я не удостою их быстрой смерти. Я замучаю их. Это будет медленная, сладкая смерть. Агония. Только я могу жить с твоим вкусом на языке.
Он целовал её грудь сверху. Она ахнула. Выгнула спину. Она всё ещё его хотела. И ненавидела это.
— Ты. Вся. Моя, — подчёркивал он каждое слово. Её сердце молотом било в груди, прямо там, где его губы прижимались к её плоти. Чувствовал ли он это?
— Нет! — к ней вернулся рассудок, и она оттащила его от себя за волосы. Он с шипением отодвинулся, а его взгляд потемнел, как грозовые тучи. Наконец-то она снова могла дышать: — Я не игрушка, которой ты можешь владеть, Том!
Его глаза вспыхнули молнией.
— Между нами всё кончено, и я буду жить дальше, неважно, что ты там себе надумал! В эту игру мы играем в последний раз!
Ярость. Его поглотил чистый, неприкрытый, необузданный гнев. Не успела она понять, что происходит, он развернул её, обвив рукой за талию, а второй сжал горло, прижав её к стене своим телом. Его эрекция тёрлась о её попу, напоминая, как сильно они оба возбудились от этой встречи.
— Да что ты? — прозвучал в её ухе его смертоносный голос.
— Д-да, — покраснела она. Его рука ласкала её вдоль ключиц, притягивая к себе, чтобы его пальцы могли погладить изгиб её груди. Он выводил круги и терзал её соски сквозь ткань. Она ахнула и поёрзала в его стесняющей хватке. Он зажал одну её руку своей, а другой упёрся в стену. Он прижал её щёку к камню. Она извивалась, но это только дразнило его, а не помогало вырваться.
Его ладонь ласкала её, опускаясь ниже. Все её силы уходили на то, чтобы не задрожать возле него.