Самое ужасное путешествие

Черри-Гаррард Эпсли Джордж Беннет

Дебенем прочёл лекцию о геологии, Уилсон — о птицах и животных, а также об основах рисования, Эванс — о картографии. Но, пожалуй, ни одна не врезалась в мою память так глубоко, как беседа Отса, которую мы назвали «Как не следует обращаться с лошадьми». Всем нам, возлагавшим большие надежды на участие пони в первой стадии полюсного похода, эта тема, бесспорно, была и нужна, и интересна, но ещё больший интерес вызывал сам лектор: никто, конечно, не предполагал, что молчаливый Титус обладает даром красноречия, к тому же было известно, что вся эта затея с лекцией ему претит. Вообразите, однако, нашу радость, когда оказалось, что он подготовил обстоятельный доклад со множеством выписок, причём никто не видел, когда он их делал. «Мне удалось выкроить дополнительную ночь», — отпарировал он наши шуточки. Когда все отсмеялись, приступил к очень занимательному и глубокому по содержанию

рассказу об особенностях физического строения и интеллекта лошадей вообще и наших пони в частности, В заключение, он — рассказал смешной, случай, происшедший на обеде, где он, наверное против своей воли, был в числе гостей.

Одна из приглашённых, молодая женщина, опаздывала, и в конце концов решили её больше не ждать и сели за стол. Вскоре она явилась, красная от смущения. «Извините, — сказала она, — но лошадь попалась невыносимая. Она…»

«Была с норовом», — пришла ей на помощь хозяйка дома.

«О нет, она была… Я слышала, как извозчик несколько раз её так называл».

Титус Отс, на редкость весёлый и милый человек, был при этом заядлым пессимистом. Во время похода по Барьеру мы, накормив и привязав лошадей на стоянке, не раз наблюдали за возвращением в лагерь собачьих упряжек. «Псы и десяти дней не протянут», — бормотал он тем самым тоном, каким многие встречают сообщения о победе английского оружия на театре военных действий. Я плохо знаю драгун и не представляю себе, что это за люди. Однако вряд ли у многих драгун такая неуклюжая тяжёлая походка, какую усвоил себе наш Титус, и уж наверное они не обедают в такой рваной шляпе, что мы её снимали с гвоздя и передавали по кругу как достопримечательность.

Его взяли в экспедицию для работы с лошадьми, и он, офицер Иннискиллингского драгунского полка, был, наверное, великолепно тренирован. Но он умел не только скакать верхом.

Он знал о лошадях всё или почти всё, что можно знать. И очень жаль, что он не выбирал для Скотта пони в Сибири — у нас были бы совсем иные лошади. Мало ему было общих обязанностей по конюшне в целом, он ещё взвалил на себя такое бремя, как уже упоминавшийся Кристофер, сущий дьявол, которого Отс готовил для южного похода. Мы ещё услышим о Кристофере — временами казалось, он послан преисподней в Антарктику специально для того, чтобы приобщить её благонравных обитателей ко всем порокам цивилизации. С самого начала обращение Отса с этим животным могло бы послужить примером для любого служителя сумасшедшего дома.

Его такт, терпение и отвага, да-да, отвага, потому что Кристофер был очень опасным зверюгой, неизменно фигурируют в моих самых ярких воспоминаниях об этом доблестном джентльмене.

Тут уместно сказать, что никакие животные в мире никогда не были окружены такой заботой, таким, часто самоотверженным вниманием, как наши пони. Поскольку им надлежало участвовать в деле (я не собираюсь обсуждать это обстоятельство), то их кормили, объезжали, даже одевали слишком по-доброму, а не как обычных тягловых животных. Их никогда не били — а это им было явно непривычно. Им жилось намного лучше, чем в прежней жизни, хотя создавать им такие условия было нелегко. Мы привязались всей душой к нашим животным, но не могли не, замечать их недостатков. Разум лошади, очень ограничен, его, заменяет главным образом память. По отсутствию интеллекта она может соперничать разве что с нашими политическими деятелями [143] . Поэтому попадая в новую, незнакомую для неё обстановку, она плохо к ней приспосабливается.

143

Сделанное больше ста лет назад замечание до сих пор звучит актуально. (прим. ред. OCR)

PS. Я про Великую (некогда) Британию, если что…

Добавьте к этому обледенелые попоны и упряжь со всеми её шнурками, пряжками, ремешками; невероятную способность лошади жевать всё что угодно, будь то её собственный недоуздок, привязь или край попоны соседнего пони; вспомните скудость наших кормовых запасов и присущее всем лошадям стремление делать не то, что от них в данный момент требуется, — и вы поймёте, что у каждого погонщика было полно поводов для огорчений. И тем не менее между погонщиками и их подопечными установились наилучшие отношения (исключая, может быть, Кристофера), что не удивительно — погонщики были моряками, а моряки, как известно, любят животных.

К северной стене нашего дома пристроили и с трёх сторон огородили навес для лошадей. Помещение обложили

брикетами угля, служившими топливом, метели занесли их снегом, и получилась хорошо защищённая, даже тёплая конюшня.

Пони помещались в стойлах, головой к дому, отделённых от него коридором; запирались стойла калитками с подвесными кормушками. Пони обычно стояли — лежать им было холодно; по мнению Отса, положение не изменили бы и подстилки, найдись им место на корабле, ибо полом конюшни служила та самая галька, на которой стоял дом. Впредь, может быть, стоит подумать для удобства лошадей о конюшне с деревянным полом. Коридор был узкий, полутёмный, мы ходили по нему мимо ряда вытянутых голов, причём многие пони так и норовили тебя укусить, в конце его стояла ворваньевая печь, её сделал Отс, несколько усовершенствовав, по образцу той, что мы с горем пополам соорудили в хижине на мысе Хат: кусочки тюленьей шкуры с ворванью кладутся на решётку, жир под действием тепла растапливается и капает вниз, на пепел, где возгорается. Огонь не только обогревал конюшню, на нём также растапливали снег, чтобы поить пони и заваривать отруби. Не удивительно, что это тёплое уютное помещение влекло к себе лошадей всё время, пока их в темноте, на морозе, под ветром тренировали на морском льду; они непрестанно старались освободиться от своего мучителя и, если им это удавалось, прямым ходом мчались к дому. Здесь они всячески изворачивались, чтобы не попасть в руки своего преследователя, а когда тому надоедала эта игра, спокойно входили сами в конюшню, приветствуемые ржанием и ударами копыт своих товарищей.

О тренировках я уже говорил. Теперь о зимнем рационе питания пони:

8 часов утра. Солома.

Полдень. Снег. Солома, один день с овсом, другой — со жмыхом.

5 часов вечера. Снег. Горячие заваренные отруби со жмыхом, или заваренный овёс с соломой; и наконец немного сена.

Весной мы начали приучать их к твёрдой холодной пище, постепенно увеличивая нагрузки при подготовке к походу. Во второй половине весны они уже привыкли тащить сани с небольшими грузами.

К сожалению, я не записал, какие изменения в рацион считал бы целесообразным внести Отс, будь это возможно.

Бесспорно одно: нам не следовало брать с собой тюки прессованного фуража, который теоретически считался молодой пшеницей (об этом говорилось выше), фактически же совершенно не годился как корм, зато был лишним весом. Возможно, Отс увеличил бы долю сена в рационе на зимовке, будь его у нас побольше; сено занимает слишком много места на судне, где каждый квадратный дюйм трюмового пространства на счету. Из Новой Зеландии мы вышли с такими запасами фуража: прессованной соломы — 30 тонн; сена — 5 тонн; жмыха — 5–6 тонн; отрубей — 4–5 тонн; два вида овса — чёрный и белый, последний более высокого качества. Хотелось бы иметь больше отрубей. Но этим не исчерпывается список того, что ели пони: Сниппетс, например, охотно лакомился ворванью и, насколько я знаю, без каких-либо последствий.

В момент выхода из Новой Зеландии у нас было девятнадцать пони, семнадцать из которых предназначались для главной партии, а двое — в помощь партии Кемпбелла при исследовании Земли Короля Эдуарда VII. Два пони сдохли ещё на борту, не вынеся штормов, и в январе мы выгрузили на мыс Эванс пятнадцать пони. Шестеро погибли в походе по устройству складов, а вредная бестия Хакеншмидт заболел в наше отсутствие и стал чахнуть по причине, так и оставшейся невыясненной. В конце концов пришлось его пристрелить. Таким образом, к началу зимы из семнадцати пони, предназначавшихся главной партии, оставалось всего лишь восемь.

Я уже рассказывал, что, пока мы ходили устраивать склады, Пеннелл пытался высадить Кемпбелла с его партией на Землю Короля Эдуарда VII, но паковые льды не дали ему подойти к суше [144] . Идя вдоль берега в поисках места для высадки, судно наткнулось в Китовой бухте на корабль Амундсена. Тогда Кемпбелл решил не высаживаться здесь и попытаться пристать к северному берегу южной части Земли Виктории, что ему в конечном счёте удалось. «Терра-Нова» вернулась на мыс Эванс — сообщить о встрече с Амундсеном, и Кемпбелл, понимая, что на пересечённой местности выбранной зимовки лошади ему ни к чему, вплавь отправил лошадей к берегу: судно не могло подойти ближе чем на полмили, а морской лёд уплыл. Итак, на пороге зимы у нас было два пони Кемпбелла (Джию и Чайнамен), два выживших в походе по устройству складов (Нобби и Джемс Пигг), шесть пони, ожидавших нас на мысе Эванс (Снэтчер, Сниппетс, Боунз, Виктор, Майкл и Кристофер) — итого десять.

144

См. с. 160.