САМОСБОР. Бетонное сердце
Шрифт:
Глава 13. Воды Евфрата
Группа Барда успела преодолеть один лестничный пролет, пока не уткнулась в новый тупик. Ступени упирались в глухую зеленую стену. При этом, если посмотреть наверх, то можно было разглядеть оборванный проход на дальние этажи, а между ними пустоту стен. Словно какой-то безумный архитектор вырезал часть этажей, забыв заделать пробел. Идея вскарабкаться туда была крайне сомнительной. Не менее девяти метров вертикального подъема, без возможности за что-то зацепиться. Тут бы и крюк-кошка вряд ли помог, но он все равно их отряду был не положен. Кобра с Беркутом попытались собрать что-то подобное из складных грабель, но конструкция была крайне
Наученный горьким опытом, Бард проявлял крайнюю осторожность. Держа автомат наготове, он тихо провернул запорный механизм двери, так что даже и писка не было. Перед путниками открылся не коридор жилого сектора, как ожидалось, а арочный тоннель, наполовину затопленный мутной водой. Самое странное, что жидкость поднималась на метр над уровнем пола, но не выливалась на лестничную клетку. Неведомый прозрачный барьер удерживал ее в секторе.
Кобра поводил граблями по границе. Они свободно погружались в жидкость, не испытывая никакого сопротивления. Техник вытащил грабли назад, осмотрел их и понюхал.
— Вроде вода, — сомневаясь заключил он. — Консистенция и вид нормальный.
— Ну, кто первый? — с легким тремором спросил Вадим.
Бард с укоризной шикнул гражданскому, присел на корточки и стал вглядываться в самообразовавшийся аквариум. Лезть туда ему крайне не хотелось, но и посылать кого-то он был пока не готов. Бард слышал много баек Гигахруща, и вода там была нередким гостем.
Три цикла назад в одном из секторов наблюдали обратный душ. Во всех ячейках на несколько часов вода текла снизу вверх, как бы вытягивалась из слива обратно в кран. Это продолжалось полсмены, пока не остановилось само собой. Приходили яйцеголовые из «Слизи», крутили вентили, что-то замеряли своими пищалками, но так ничего и не поняли. По итогу заключили, что трубопровод в порядке, вода безопасна и пригодна для бытового использования и питья. Говорят, что после этого резко увеличилось число саркомных больных, но партийные функционеры списали все на споры черной плесени. Вот и думай теперь, что это было?
В любом случае, это был единственный путь. Бард зажмурился и погрузил в воду мизинец левой руки. Не почувствовав ничего опасного, он отправил следом безымянный палец и все остальные. Вскоре вся ладонь оказалась в воде. Группа затаила дыхание.
— Ну, что там? — тревожился Беркут.
— Теплая, — сказал Бард и вытащил руку. Кожа не слезла, не покрылась волдырями и даже не сморщилась. Командир буркнул «За мной!» и вошел в коридор.
Бойцы последовал беспрекословно. Только Вадим какое-то время сомневался, но все же решил не отставать от остальных. Как только все оказались по пояс в воде, дверь скрипнула и медленно закрылась.
Коридор был не особо длинным. Всего метров пятьдесят или шестьдесят. Вот только каждый шаг давался куда сложнее, чем могло показаться вначале. То ли вода становилась гуще, то ли усталый организм начинал брать свое. Бойцам хотелось ускорить шаг, но в этот момент срабатывал принцип китайской пальцевой головоломки, где чем сильнее пытаешься выбраться из нее, тем крепче она начинает держать. В конечном итоге все негласно определили единый темп ходьбы — со скоростью черепашьего шага.
Искусственный водоем был кристально чистым. Вековая пыль вместе с мусором давно осели, позволяя беспрепятственно
— Кто-нибудь думал, что здесь произошло? — нарушил тишину Беркут.
— И не о чем тут думать, — сказал Кобра. — Самосбор.
— И много ты знаешь Самосборов, когда затапливает водой этаж?
— Прослужи с мое — и не такое увидишь. Однажды, когда я еще салабоном был, вызвали нас на этаж. Вполне обыденный вызов. Расчистить зону от слизи, проверить ячейки. Все стандартно. Да только вот когда мы прибыли, на этаже уже копались какие-то охламоны с граблями. Они же, как только нас увидели, начали дергаться, вопить нечеловечески. Помню, как пришлось перерезать горло своему двойнику.
— Дубль-аберрации, вполне распространенное явление, — вмешался Вадим. — По статистике, они встречаются чаще серой слизи. Водяные аберрации — более редкое событие, и проходят они независимо от Самосбора. По крайней мере, никому не удалось определить устойчивую взаимосвязь.
— А тебе-то откуда знать? — скептически хрипнул Беркут.
— Наша служба собирает много данных, включая подобные.
— У нас что, уже и коммуналка стала филиалом СБ?
— Напрасно вы так, — Вадим улыбнулся и помотал головой, — мы собираем только ту информацию, которая может помочь улучшить материальное обеспечение Гигахруща.
— Знаем вас, информаторов, — пробубнил под нос Беркут.
— Я чем-то вас обидел?
— Да насмотрелся уже на таких. Все из себя приветливые, добренькие, а вечерами доносы строчат один за другим. Кто что сказал, на кого посмотрел, куда ходил.
— Не понимаю вашего возмущения. Зачем кому-то что-то скрывать, если только он не собирается совершить преступление?
— Старая песня, — зевнул Беркут. — Вот тебе приятно осознавать, что каждый шаг будет задокументирован, отмечен штампом и подшит в папку с присвоенным номером?
— А что вы предлагаете? Дать полную свободу? И к чему приведет эта так называемая свобода? К хаосу. Человек — очень порочное существо, движимое низменными желаниями и инстинктами. Он не способен самостоятельно организовываться, думать об общественном. Все, что его интересует, это его собственное благосостояние. Раз в эпоху рождается исполин духа, способный подняться над собой и стать объединяющей силой. Он создает сложную систему власти, способную, хоть и временно, удерживать общество от скатывания в дикость. Но такая система требует постоянного контроля за населением. Стоит гражданину почуять слабину, как он тут же превращается в неуправляемого зверя, распространяющего болезненные идеи, словно вирус. Тогда все рушится, и снова приходит анархия.
— Да ну? А как тогда объяснить, что даже при тотальном контроле процветает коррупция, бандитизм и террористы-фанатики разного толка?
— К сожалению, контроль осуществляю те же самые люди, со своими страстями и слабостями. Партия уже не первый гигацикл пытается воспитать поколение, лишенное подобных пороков, но это бег на месте. Человек, в той форме, которая существует, всегда будет диким.
— Тогда к чему это все? Если все равно не достичь идеала?
— Ну а зачем вы едите или дышите, если и так знаете, что рано или поздно умрете? А я скажу, зачем. Вы подсознательно уверены, что можете жить вечно. Человек не способен постичь такое понятие, как смерть, потому что оно не должно существовать в его мире. Дети до определенного возраста это понимают. В их мире нет понятий «живой» и «мертвый». Только потом, когда общество начинает проникать в их маленькие головки, формируются определенные догмы и постулаты, на которые опираются все последующие логические конструкции.