Самосожжение

Антропов Юрий

И Гей наслаждался вместе с Алиной этим волнующим состоянием.

Тут надо отдать Алине должное, она не так вот сразу кинулась в этот омут как называют семейную жизнь, которая, увы, подчас начинается с первой совместной ночи.

Больше месяца Алина ходила в квартиру Гея как невеста, но еще не жена, хотя вела там хозяйство, то есть мыла, стирала, чистила, варила.

Им не хватало стола.

Они пиршествовали все там же, как и в самый первый раз, на подоконнике.

Не то денег у Гея не было, чтобы купить стол и пару стульев,

не то в магазине всего этого не имелось, Гей теперь и не помнит.

Во всяком случае, свой первый мебельный гарнитур они купят лишь в 1982 году, почти четверть века спустя.

И весь этот месяц, когда Алина ходила к Гею на улицу Урицкого, в центре Лунинска, был вроде как медовый, хотя между Геем и Алиной ничего такого не было, что почти всегда, говорят, бывает, когда к молодому человеку в его собственную квартиру больше месяца ходит молодая девушка.

Это было воистину отрадное воспоминание, как считал теперь Гей.

Он любил Алину и уже не мог не любить ее, она была ему нужна как никто другой, он боялся ее потерять мало ли почему, и вместе с тем ничего такого, что связало бы их, между ними еще не было.

– Нужна какая-то ниточка, - отчаянно говорил ей Гей, не лукавя нисколько, не используя некий прежний опыт в подобных делах.

Какое уж тут лукавство, какой опыт, если это была его первая любовь!

Не увлечение, нет, что случалось с ним в университете, и это было вполне естественно, а любовь.

И Алина внимательно слушала Гея, когда он говорил ей про какую-то ниточку, и вполне разделяла, казалось, его мнение, потому что, судя по всему, и она любила Гея, но протянуть между ними эту условную ниточку совсем не торопилась.

И только в середине лета, спустя пять месяцев после знакомства, эта ниточка наконец возникла.

Алина решила остаться у Гея на ночь, остаться насовсем, и железная кровать из хозмага оказалась для этого достаточно широкой.

Знаменательный день в жизни Гея!

Кстати, сразу и стол появился.

Мать Алины, вдруг нагрянув как бы с целью разведки, произвела неизгладимое впечатление на притихшего, сжавшегося на железной кровати Гея, правда, бить не стала, кричать - тоже, неожиданно скоро ушла, но потом вернулась вместе с отцом Алины, человеком тихим, покладистым, да не с пустыми руками, а как бы уже и с приданым в виде крашеного суриком дощатого стола и двух самодельных табуреток.

Да, это был знаменательный день.

И на его воссоздание Гей хотел бы использовать самые лучшие атомы и молекулы.

В ту брачную ночь, лаская его, целуя, она сказала проникновенно, от чистого сердца, наверно сказала как думала, как чувствовала, без всякого наигрыша, на который была в тот момент не способна, сказала, что, если к нему подойдет кто-нибудь хоть однажды и посмеет взять его за руку, ну, конечно, какая-нибудь девушка, женщина, - когда бы это ни случилось, хоть через двадцать, тридцать, сто лет!
– она этой девушке или женщине так вмажет, та-ак вмажет!..

А уж

если какая-нибудь девушка или женщина - когда бы это ни случилось, хоть через сколько лет!
– посмеет его поцеловать, она сделает этой девушке или женщине... сама не знает, что она ей сделает!

Она была в тот момент прелестна, нежная, преданная воительница.

Увы, эту пощечину он только что получил сам!

Современный способ защиты научных диссертаций, сказал себе Гей, не отнимая ладоней от лица.

Оппонент дает новой теории оценку, тут же устанавливая связь науки с жизнью, а соискательница ученой степени как бы в порыве благодарности бьет оппонента по физиономии.

Но неужели для того, чтобы Ева стала снова такой, какой она была много лет назад, возможно в пору медового месяца, Адаму требуется как минимум сжечь себя на костре в знак протеста против внутривидовой борьбы?

Впрочем, это уже была научная проблема социолога Адама, которую он разрабатывал в своей диссертации.

Гей открыл наконец глаза свои, чтобы увидеть Алину, которую обуял стыд после звонкой, на весь "Гранд-отель", незаслуженной пощечины.

– Один пожилой социолог, - сказал он, - в свое время долго живший вместе с чукчами в их ярангах, рассказывал мне о том, как чукчи относятся к любви...

– Чукчи?
– спросила Алина.

– Да, чукчи.

– Интересно... Ну и как же они относятся к любви?

– А вот так. Если мужчина сказал женщине или девушке: "Я тебя люблю", она уже не может принадлежать другому.

– Да, но что при этом чувствует женщина или девушка, если подобное заявление сделал мужчина, которого она не любит и не полюбит никогда?

Гей пожал плечами:

– В следующий раз я спрошу об этом. Пожилой социолог теперь живет под Москвой, в семейном пансионате творческих работников.

Алина подняла бокал:

– Давайте выпьем за то, чтобы мужчина говорил "Я тебя люблю" только любимой и любящей женщине, после чего ни он, ни она уже никогда не могли бы принадлежать другому.

– Хороший тост...
– Гей потянулся было к своему бокалу.
– Но одну минутку!
– Он смотрел на экран телевизора.
– Кажется, и Адам с Евой готовы к тому, чтобы выпить за настоящую любовь...

– Да, - кивнула Алина, - но не сейчас. Адам пока еще не готов к тому, чтобы выпить со своей законной Евой за настоящую любовь...

– А сама Ева?

– Она ближе к этому желанию. Как и всякая женщина.

– Вот как?!

– Чему же тут удивляться?

– В самом деле...
– буркнул Гей, - разве же не сама Ева была причиной момента распада, который почти наступил...

– Какого распада?
– не поняла Алина.

– Который подобен ядерному взрыву.

– Ну, не сравнивайте! Ядерный взрыв - это всеобщая смерть.

– А то, что происходило между Адамом и Евой, - разве это не смерть?

– Это любовь, - сказала Алина как бы вполне серьезно.