Самосожжение

Антропов Юрий

– Пить?

– Да. Если это возможно...

Она снова оглядела набережную, хотя знала, что никаких кафе тут поблизости нет.

Разве что на мосту, во вращающейся башне.

Или в отеле.

В ресторане.

В ночном баре...

Он как будто сумел прочитать ее мысли.

– Может быть, там?
– кивнул он в сторону моста.

– Нет-нет!.. Это слишком далеко.

– Но у меня машина!

– Ну что вы... спасибо!

– Спасибо "да" или спасибо "пет"?

Увы, он говорил даже лучше русского!

– Спасибо "нет", - улыбнулась она.

–

Тогда, может быть, в ресторане отеля?

Он кивнул на "Девин".

Алина мгновение раздумывала.

Это был, во всяком случае, способ уйти с набережной.

– Нет, - сказала она.
– Спасибо. Спасибо "нет"!
– улыбнулась она снова.

Он осмелел.

– Тогда остается только ночной бар!

Он улыбнулся тоже и, как бы уже уверенный в том, что от этого третьего места она не откажется, сделал движение рукой, не то предлагая пойти, не то спрашивая, нужна ли ей будет его рука.

– Только не бар!
– сказала она с испугом, прижимаясь я к холодному камню парапета.
– Это банально...

Он был озадачен.

– Хм... Итак, - пожал он плечами, - не пить же нам из Дуная!

– А почему бы и нет?
– спросила она с улыбкой, спросила только для того, чтобы показать, что их общение на этом не прекращается.

– Вы серьезно?!

– Конечно!
– Теперь она уже видела, что он и сам не воспринимает ее отказ как знак конца этого случайного разговора.

– Что вы!
– Он не то удивился, не то восхитился.
– Дунай - отравленная река! Купаться запрещено категорически. Как здесь, в Словакии, так и у нас, он кивнул куда-то в сторону Дуная и дальше.

– У вас?..
– переспросила Алина, давая понять, что хотела бы знать поточнее, где же именно.

– Да, в Германии.

Алина опять слегка подалась назад.

– В какой Германии?
– спросила она как эхо.

– В ФРГ.

Час от часу не легче.

Мало того, что этот человек был похож на Гея, в такой же одежде, как и на муже, так он еще и не словаком оказался, представителем братского народа из страны социализма, как Алина думала поначалу, а иностранцем, немцем, чего доброго, может, и неонацистом.

Такие дела.

Алина опять огляделась.

– Значит, вы немец?
– для чего-то уточнила она.

– Да, из Мюнхена.

– Значит, из Мюнхена...

Она чувствовала, что говорит не то, что можно было бы сказать в подобной ситуации, но что именно следовало сказать сейчас, она не знала.

Однако странно, подумала Алина, ведь он так и не сказал, что является немцем, на вопрос он ответил как бы уклончиво.

Из Мюнхена...

Мало ли кто живет в Мюнхене!

– А русский?
– вдруг быстро спросила она.
– Откуда вы так хорошо знаете русский? Вы были у нас в плену?

– Ну что вы!
– Он улыбнулся.
– Во время войны я был совсем еще маленьким ребенком.

– Тогда, может быть, вы эмигрант? Второе, третье поколение, а?

– Да нет же!

– Тогда, может быть...
– Алина сжалась.
– Диссидент?

Он перестал улыбаться.

– Это что такое... дис-си-дент?
– произнес он по слогам.

Она удивилась:

– Как... вы не знаете, что такое диссидент? А мне

казалось, что у вас, на Западе, только и говорят о диссидентах. Как заводите разговор о Советском Союзе, так сразу: "Диссиденты!.. Диссиденты!.."

– Я такой разговор не завожу...
– Он попробовал улыбнуться, однако лицо его снова стало серьезным, даже озабоченным.
– Да, но что это такое диссидент?

Алина смотрела на него с недоверием.

Может быть, это и есть начало провокации?

Ее как бы исподволь втягивают в дискуссию...

– Диссидент - это инакомыслящий.

– А! Так, да?
– Он даже просиял. Загадка была простой.
– А что такое инакомыслящий - это я хорошо знаю.

– Откуда?
– Алина была настороже.

– Я изучал русский язык в Советском Союзе.

– Вот как?!

– Да. В пятидесятые годы. Я учился в Московском университете. Имени Ломоносова. Там было много иностранцев. Особенно много было китайцев. Они ходили в синей униформе, такой же, как у Мао Цзэдуна... Но были также из капиталистических стран. Не так много, наверно. Тогда в Москве был только один университет. А теперь, я знаю, еще есть имени Патриса Лумумбы, - он говорил отрывисто, быстро, торопясь убедить ее в том, что говорит правду.
– Но тогда был один. А здания - два. На Моховой и на Ленинских горах. Я учился на Моховой. В старом здании. Тогда еще не было нового корпуса филологического факультета на Ленинских горах. Позже я видел его. Стиль модерн.
– Он пожал плечами, как бы прося извинить его.
– Не гармонирует с основным комплексом университета...

– Вот как...
– произнесла она неопределенно.

– Но тогда, в пятидесятые годы, никаких диссидентов - я правильно говорю это слово?
– у вас не было.

– Да, кажется...
– Алина смущенно улыбнулась.
– Тогда я была маленькой девочкой...

– О, понимаю!

Алина сухо покашляла, похлопав себя по горлу пальцами.

Он оживился.

– Так, - он посмотрел на часы, - напиться можно лишь в двух местах... Он отметил про себя, что волнуется.
– Во-первых, в вашем номере в отеле...
– Он посмотрел на верхний этаж, посмотрел так, как если бы это был небоскреб и туда, на последний этаж, предстояло идти по лестнице, и тут уж невольно улыбнулась Алина, проследив за его взглядом движением головы.
– И, во-вторых, в моем номере в этом же отеле...
– Он просветлел и сделал выражение лица если не самого гостеприимного, то одного из самых гостеприимных хозяев, готового принять любого гостя и когда угодно.
– Но ведь ко мне в номер вы тоже не пойдете! К ужасному капиталисту, западному буржуа...

Алина рассмеялась:

– Ну что вы! Я не такая ханжа, как вам показалось. Идем к вам.

– В самом деле?!
– Он ей не поверил.

– Ну вот... А теперь вы удивляетесь... Что же здесь такого странного?

Он молчал. Он как будто вспоминал нечто подобное, что уже было в его жизни. А может, в жизни его жены. Хотя разве жизнь жены и жизнь мужа, если только это и в самом деле муж и жена, не взаимосвязаны?

Алину задело его молчание.

– Кажется, это вы испугались пригласить в свой номер ужасную коммунистку из Советского Союза...