Самый опасный человек Японии
Шрифт:
Окава понял, что всё снова сдвинулось и готовится новый переворот, когда внезапно вечерком к нему заявился Акамацу. В двадцатые годы этот Акамацу был целым генеральным секретарём Коммунистической партии, пускай даже этот пост в те годы ещё не имел такого значения, как сейчас.
После запрета партии Акамацу двинулся в правильную сторону и даже тюрьмы избежал. Плохой коммунист — зато очень ловкий политик.
Сразу с порога он начал:
— Я тут слышал про какое-то движение среди молодых офицеров…
— Они ультраправые, — напомнил Окава Сюмэй. — Они считают, что вешать коммунистов нельзя, потому что коммунист
— А я уже давно не коммунист, — спокойно отвечал Акамацу. — Движение молодых офицеров — антикапиталистическое, и уже поэтому я им доверяю. Именно с их помощью мы придём к созданию социалистического государства в Японии, а со временем и в Маньчжурии.
Такой смелый проект так и просил, чтобы над ним поиздевались.
— А почему вы оставили Маньчжурию во вторую очередь? — поинтересовался Окава Сюмэй. — И вы её целиком будете освобождать или только до полосы отчуждения?
— Вообще, я считаю, что долг социалиста — защищать собственный рабочий класс, — гордо заявил бывший генеральный секретарь. — А о рабочем классе Маньчжурии пусть сами маньчжурские социалисты и заботятся. Если они там, разумеется, есть.
— А может, вы лучше после победы революции так и оставите Маньчжурию в качестве угольной колонии? Ну, чтобы социализм сподручнее строить было.
— Я, разумеется, враг империалистических войн, — вальяжно произнёс Акамацу, уже устроившийся на европейского стиля диване. — Но я убеждён, что Маньчжурия незаменима для экономического будущего японского пролетариата. Агитационная поездка по деревням полностью убедила меня, что маньчжурский вопрос поднимает энтузиазм у самых забитых крестьян.
— А коммунистом вы тоже перестали быть после той поездки?
— Коммунистом я перестал быть, когда отужинал с агентами Коминтерна, — с горечью признал Акамацу. — Среди них был один кореец — ну ладно, допустим дружба народов, ради такого я и корейца за столом могу простить. Но ведь и проекты им, похоже, люди с интеллектом корейцев пишут. Я им говорю самое простое: вот революция, да, хорошо, а что мы будем потом делать? Мне же надо крестьян как-то разагитировать. Чтобы даже если мы захватим одну провинцию, был конкретный план, как этой провинции воевать с остальной страной и победить за счёт преимуществ социалистической экономики. И что же я услышал? Это было даже не безумно — это было смешно! Весь их план сводится к использованию бросовой рабочей силы. Берём и соединяем «азиатскую» дешевизну рабочей силы с «европейской» квалификацией и производительностью. Ударно трудимся пару пятилеток, заваливаем капиталистов дешёвыми товарами — и вот оно, счастье! Этим русским, похоже, невдомёк, что с самого начала эпохи Мэйдзи мы только и делаем, что так и поступаем: упорно трудимся и индустрию развиваем. Да у нас электрифицированных хозяйств в четыре раза больше, чем в Англии! И что? Пролетариат, как и прежде, урабатывает до смерти, и никакого просвета не видно. А тут ещё и Европа опять вооружается. Глядишь — скоро опять на Окинаву полезут!
Подробностей о том, что случилось дальше, Окава Сюмэй уже не знал. За год до восстания молодых офицеров его всё-таки посадили в тюрьму за содействие предыдущему мятежу. Так что о мятеже он узнавал из газет, пока шагал путём исправления во время плетения корзинок из ивняка и изучения старинных китайских трактатов.
После мятежа Киту Икки отыскали и повесили
А осенью случились парламентские выборы и младший брат повешенного Икки, по имени Рэйкити, прошёл в парламент от родной префектуры Ниигата.
Но государство продолжало двигаться своим неуклонным путём. И если в тюрьму Окава уходил как слишком буйный мыслитель, связанный с радикалами, то оттуда вышел уже предтеча нового государственного курса и один из отцов военного возрождения нации. На фуршетах он больше не просил денег на лекционные туры — напротив, эти деньги ему предлагали.
И вот так, заводя понемногу знакомства, он и собрал достаточно средств для открытия школы ниндзя.
17. Кабуки, гейши, кофе и какао
Наряд новой учительницы был достаточно древний, чтобы его уже много лет никто не носил на улицах.
И всё-таки ученики сразу сообразили, кто будет вести этот урок. И урок обещал быть интересным. Хотя эта одежда была чистой формальностью и, строго говоря, нарушала утверждённые стандарты имперского Министерства образования. С другой стороны, школа-то официально и не существовала и проходила по другому, совершенно загадочному ведомству.
Не каждый день выпадет шанс послушать лекцию от самой настоящей гейши, которая успела получить традиционное образование!
Не была забыта даже такая примечательная деталь, как очень неудобный для современной жизни сложный узел на поясе. А ведь в прежние времена именно по этому узлу гейш отличали от куртизанок.
Продажная женщина тоже может позволить себе, если продаётся задорого, роскошный пояс ручной работы. Но возиться с узлом не будет. Потому что её работа заключается как раз в том, чтобы как можно оперативнее его развязывать?
— Меня зовут Кихару Накамура, — начала учительница, — я буду учить вас тем самым тайнам, которые, по идее, не должны выходить за тонкие стены чайных домиков.
В детстве мне ужасно хотелось стать гейшей. Мне казалось, что эти женщины ведут очень изысканную жизнь и остаются модными вне зависимости от того, как меняется мода вокруг них. Родители были против. Говорили, что эта профессия устарела вместе с сёгунатом и быть мне музейным работником.
Скажу сразу: в своём выборе я не ошиблась. Я действительно веду очень изысканную жизнь и вышла замуж за достаточно влиятельного чиновника, который служит по дипломатической части и поэтому в чём-то вам близок.
Однако мои родители тоже оказались правы. С разрешением женщинам играть в театре, а теперь и в кинематографе вместе с киноактрисами у гейш появилась серьёзная конкуренция. Для женщины в этой сфере, которую мы назовём на американский манер сферой шоу-бизнеса, появилось больше вариантов, чтобы строить карьеру. Чтобы развлекать влиятельных мужчин, больше не нужно столько гейш.
С другой стороны, мужчин, причастных к элитному потреблению, становится всё больше. Растёт население, разрастаются штаты министерства и ведомств, нувориши сколачивают новые миллиарды. Война дала много высших офицеров. Поэтому я не жалею о своём выборе, пусть я скорее музейный работник, чем украшение мужского общества. Кто-то же должен работать в музеях на тот случай, если какой-нибудь экспонат действительно кому-то понадобится.