Самый желанный герцог
Шрифт:
– Я сожалею, что плела интриги против тебя, – произнесла Тесса без следа иронии или двойственного смысла. – Я не должна была посылать за миссис Блейк. Я только хотела устроить тебе неприятности с твоей матерью, а не вызвать скандал на всю страну.
Сомерс сложил руки на груди.
– Никаких извинений, Тесса. Прими полную ответственность за свои действия.
– Хорошо. Может быть, я и надеяласьна скандал на всю страну, но даже не подозревала, что секрет окажется таким замечательным. – Она пожала
Сэди могла только смотреть на нее, ошеломленная. Один безвредно выглядевший молодой человек обвел хищную леди Тессу вокруг своего мизинца.
– В этом не было ничего личного, Сэди. Грэм – мой родственник, но даже в этом случае я надеялась на то, что выиграет Дейдре.
– Но ей не нужны эти деньги, – ответила Сэди.
– Дело не в деньгах, дорогая, – решительно объяснила Тесса. – Дело в том, чтобы выиграть. Смысл всегда в том, чтобы выиграть. – Затем она ушла, мечтательно глядя на нового мужчину в своей жизни, пока они рука об руку выходили из дома.
Из всех людей, которые приходили и уходили из Брук-Хауса за десять лет его высокого положения в этом доме, Софи-Сэди Уэстморленд, герцогиня Иденкорт, была одной из любимых личностей у Джона Герберта Фортескью. Как и он, она возвысилась благодаря уму и упорству, от плохого начала до лучшего места. Подобно ему, Сэди делала ошибки на своем пути. Она лгала людям – людям, которые заслуживали того, чтобы знать правду. Кроме того, подобно ему, до странности изящная и элегантная герцогиня была покинута тем человеком, которого она больше всего хотела бы видеть рядом с собой.
Фортескью наблюдал за герцогиней, пока та прислонилась к окну в гостиной, выходящему на улицу, и невидящим взглядом уставилась на город. Мужчина, которого она ждала, не придет. Это знали все, включая герцогиню. Герцог Иденкорт был публично унижен. Лондон был взбудоражен. На улицах и в парках смеялись над его доверчивостью. Мужчины не забывают легко подобных предательств.
Откуда тебе это знать? Патриция отказала тебе, потому что ты – лжец и обманщик.
А затем она уехала в ночь, забрав с собой его разбитое сердце. Фортескью не имел понятия, куда она отправилась.
Начни с графства Клер. С утесов. Как много людей с фамилией О’Малли может проживать там, на нескольких сотнях миль береговой линии?
В Ирландии? Вероятно, сотни. И все же… возможно, ему удастся найти ее. Что он скажет тогда? Как он сможет отрицать, что был лжецом – что стыдился своей родословной и что провел последние пятнадцать лет, уничтожая даже мысли о ней?
До тех пор, пока не появилась она, с изумрудными глазами, волосами цвета огня и звуками дома в переливах ее голоса.
Дом. Он покинул его так давно, решительно настроенный никогда не оглядываться назад, навсегда отряхнуть «грязь картофельных полей» со своих ботинок,
Кто будет оплакивать его, когда он умрет?
Столовому серебру будет тебя чертовски недоставать.
И не думаю, что медный дверной молоток переживет эту потерю.
Какой смысл быть лучшим дворецким в Лондоне, если рядом нет никого, кому есть до этого дело? Каким будет еще один день безупречной службы без этого переливчатого, дразнящего голоса, задающего ему перца из-за его помпезности, или без этих сияющих глаз, замечающих потребности и заботы тех, кто живет рядом, или этих великолепных волос, рассыпавшихся по его подушкам в конце вечера?
– Я оставляю свою должность.
У окна, в другом конце комнаты, герцогиня даже не вздрогнула от его внезапного заявления.
– Я не стану порицать тебя, – не оборачиваясь, произнесла она. – Ты не найдешь другой такой девушки, как Патриция, за всю твою жизнь.
– Я оставляю свою должность. – Повтор этих слов сделал их более солидными. – Я оставляю ее немедленно.
Герцогиня тихо рассмеялась и оперлась лбом об амбразуру окна.
– Я слышала тебя. А теперь отправляйся и скажи это маркизу.
– Маркиз. – О, черт. Фортескью повернулся, его живот похолодел при мысли о том, что он покинет лорда, которому так долго служил. Служить такому человеку было привилегией. Было бы отвратительным поступком оставить его так внезапно.
– Фортескью?
Он снова повернулся, благодарный за мгновенную отсрочку.
– Да, ваша светлость?
– Ты думаешь, она простит тебя? – Герцогиня наконец-то повернулась к нему, ее серые глаза были влажными и блестящими. – Я не знаю, что ты сделал, но это должно быть что-то ужасное, раз она сбежала подобным образом.
Фортескью кивнул.
– Я сделал… то, что сделали вы, ваша светлость.
Она печально улыбнулась.
– Я так и думала. Лемонтёр сказал, что мы всегда узна ем друг друга, даже если мы не можем узнать сами себя.
Не можем узнать сами себя.
– Я снова знаю себя, – произнес Фортескью, ощутив, как вскипает его ирландская кровь. Тоска по дому сделалась такой яростной, что он едва мог дышать. Дом. Патриция.
У этих слов было одно и то же значение.
Герцогиня кивнула.
– Я очень счастлива за тебя. Если ты увидишь, что где-то лежу я, то постарайся сообщить мне об этом и я тоже смогу снова узнать себя.
Фортескью отвесил ей быстрый уважительный поклон, и не только из-за ее титула.
– Для меня это будет удовольствием, ваша светлость.
Она махнула рукой.
– Тогда иди. И не беспокойся. Колдер в эти дни совсем как мягкий, сраженный любовью леденец. Он практически не кусается.