Санькя
Шрифт:
Саше даже показалось, что он угадал ее мысли. Мать думала: "Он не сделает ничего худого, он не может…"
А он может. И хочет.
– У тебя гости, - сказала она, улыбаясь. И улыбалась уже без испуга и скрытой неприязни, как раньше, встречая "союзников» дома, - а легко. Наверное, передумала много и поняла, что изменить уже ничего не сможет. Да и ребята были хорошие на вид, и Матвей, и Рогов. Поздоровались очень приветливо.
– Мам, мы бы поели что-нибудь, - сказал Саша.
– Пельмени будете?
– Будем-будем.
Пельменей
Искоса посматривая, расставила тарелки и вышла.
Матвей рассказывал забавные истории о "союзниках". Откуда-то недавно нагрянул Веня, невесть где пропадавший. В ту же ночь поучаствовал в ночной "атаке" на латвийское посольство - когда стены этого здания забросали бутылками с краской, выведя на фасаде черную надпись: "За наших стариков - уши отрежем!"
Веню гоняла милиция по дворам, но так и не поймала - он умудрился зарыться в мусорном контейнере. Веня утверждал потом, что в контейнере были только большие целлофановые мешки и никаких осклизлых объедков, но ему не поверили. Самое интересное, что у милиции мелькнула мысль - может, он здесь, в помойке, потыкали немного резиновыми палками, но рыться побрезговали.
Зато вчера Веня попался сам: как написали в желтых газетах, "эсэсовец" совершил нападение на Санта-Клауса.
Дело в том, что в Москве в нескольких местах второпях расставили снежные изваяния Санта-Клауса. И одно из них Веня, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, разбил лопатой - из ненависти к буржуазному, по его мнению, празднику "Новый год" и к его обильно бородатому вестнику.
В Питере пацаны-"союзники" насадили прямо на шпиль здания администрации чучело президента, что, собственно, и послужило поводом для вызова Матвея в Кремль, а в Рязани вывели на митинг стадо баранов, голов в тринадцать, с табличками, на которых значилось название главной президентской партии. Баранов пытались изъять как вещественное доказательство, но "союзники" отдали только таблички…
Саша искренне смеялся умелым рассказам Матвея, но в то же время затылком, что ли, или позвонком каким-то чувствовал легкий ноющий холодок - от того, что он пообещал сделать и что сделает обязательно.
Отвлекся, когда вдруг понял, что мама сделала в своей комнате телевизор потише - ее явно интересовало, что они здесь так смеются.
Когда провожал ребят, они "вписались" в пустую квартиру одного из местных "союзников", а на другое утро уезжали дальше, по Руси, - мама вышла в прихожую. Попрощалась с Матвеем и Лешей, внимательно вглядываясь в их лица.
– Ну, что, мам?
– спросил Саша нарочито бодро, закрыв дверь. Глянул в зеркало, ощерился, так и не привыкнув пока к своему новому зубу.
Она покачала головой и ничего не ответила.
Саша, влекомый чем-то, прошел за ней на кухню - пацаны сами помыли за собой тарелки, и матери пришлось лишь смахнуть крошки
– Саш, может что-то случиться?
– спросила она, с ударением на последнем слове.
И вопрос ее касался не того, чему они смеялись только что на кухне, а чего-то иного, матерью смутно понимаемого.
– Ну что, мам, может случиться? Ну, явятся как-нибудь товарищи в форме, будут тут рыться в моих вещах. Просто для профилактики.
– Стыдно ведь, Саш.
– За нас стыдно?
– удивился Саша.
– Стыдно за них. Придут взрослые мужики с пистолетами на боку. Будут газеты ворошить мои, в столе лазить. За них стыдно, за них.
– Ну что мне до них…
– А до кого тебе "что"?
– До тебя.
– Мама, ну они же твари, ты же сама это видишь. Все они.
– Я вижу.
– Их надо наказывать!
– Надо.
– Они делают омерзительные вещи изо дня в день.
– Сынок, одно дело, когда дурные поступки совершают они. А другое дело - когда их будешь совершать ты.
Саша хотел было ответить, что не собирается совершать дурных поступков, но осекся, махнул рукой и быстро вышел.
Пока шел до своей комнаты, повторял бездумно: "Ничего не хочу знать, ничего не хочу знать".
Упал на кровать. Вспомнил Негу, Негатива. Лицо его, всегда суровое, с внимательными глазами. И Позика вспомнил.
"Ненавижу…" - сказал, хотел еще при этом ударить рукой по стене, но не стал. И так было ясно, что - ненавидит и - не передумает.
– Верочка тебе какая-то звонит, - сказала мать, заглядывая в комнату к Саше.
С недавнего времени она ходила с ним, вернее - за ним - тонкая, несимпатичная, но молодая, с острыми лопатками, белыми ножками прямыми… Саша все вспоминал, как она потянулась за ним сквозь кордон, а ее оттолкнули мужики в армяках…
У нее в сарае Саша решил сделать схрон флагов и транспарантов - раньше все это у Неги хранилось, но его взбешенная мать выкинула на улицу партийную атрибутику. Хорошо еще, Позик все подобрал. Таскаючи красные стяги и длинные древки в сарайчик, Саша свыкся с Верой.
– Чего, Вер?
– спросил, взяв трубку телефона.
– Можно, я приду?
– Приходи.
Поначалу этому парню не доверяли, но ему явно было плевать - доверяют или нет. Он и сам никому не верил. Невысокий, но очень крепкий, с почти круглыми плечами, с шеей прокаченной, весь, казалось, сотканный из нечеловеческих, медвежьих или бычьих мышц. Смотрел исподлобья, улыбка была неприятной - зубы обнажались, словно с усилием, и глаза щурились - вот и вся радость человечья. Но даже такая гримаса редко появлялась на лице его - в основном, когда кто-то из местных, Сашкиного отделения "союзников", совершал уж совсем безбашенные поступки. Олегу нравилась эта безбашенность. Его Олег звали.