Сапоги — лицо офицера
Шрифт:
Офицеры с осуждением посмотрели на воровитого однополчанина.
— Что ж ты молчал, Гранин? — непослушным языком вымолвил Ваня Вольнов. — За такое ему надо пиздюлей отвесить и немедленно!
— Я едал вас! — развязным блатным голосом выкрикнул сержант.
— Поебешь, кого догонишь, свинья! — и Горченко запустил в него банкой тушенки.
Сержант привстал было, стараясь принять угрожающую позу, но ефрейтор Васькин прыгнул на него, зажал голову подмышкой. Сначала Вольнов с Горченко, а потом и сумевший подняться Гранин потыкали кулаками в лицо
Васькин усадил к себе на колени испуганную Симу, судорожно полез под платье, оба смеялись.
Балу заиграл, Казаков, не таясь, заревел слова, Горченко налил по второй. Батову удалось разжечь в топке огонь, стало просто прекрасно. Ваня Вольнов сломался, заснул на спине, мокрое пятно расползлось под ним, облегчился во сне, бедняга.
Сержанты пригласили проводницу Симу чуть повыше, на мешки, меняясь, ласкали ее. Женщина охала, горячие парни до утра не давали ей заснуть. Под их возбужденное кряхтенье лейтенанты улеглись кто куда, поезд поторапливался на юго-восток, подрагивая от нетерпения, теша себя надеждой на скорый отдых…
Пьяный караван
Захудалая придорожная тайга, грязные бревенчатые станции стояли нищими вдоль дороги, дряблое серое небо удесятеряло нудьгу, холод сибирских летних ночей стойко сопротивлялся вялому дневному теплу, люди, съежившись, лежали на полках, жалкие, похожие на скомканные бумажки.
Новобранцы начали писать письма.
Поезд трогался, и сотни конвертов летели из окон, глазевшие на эшелон понятливые дети бросались их подбирать, сочувственно махали рукой, не волнуйтесь, опустим.
Офицеры ворчали, угрожали нарушителям, ссылались на военную тайну, напоминали о железной армейской дисциплине, и люди, видя ненастоящую серьезность, благодарно улыбались. Посланий с каждым днем становилось все больше и больше, и в штабе решили принять действенные меры.
Поезд сделал вид, что отправляется, а когда стайки писем вылетели из окон, остановился.
Залесский, Францер и Сидоров соскочили на землю и, быстро наклоняясь, принялись проворно собирать запрещенную переписку. Местные дети и несколько взрослых, беря численным преимуществом, выхватывали письма у них из-под ног, отскакивали в сторону, злобно дразнили офицеров.
Силы были явно неравны, ослабленные водкой ревнители государственных интересов быстро взмокли, задышали с одышкой и от бессилия разъярились.
Майор Францер затопал ногами, невразумительно закричал и начал рвать письма. Майор Залесский разрывал конверты молча и не так ожесточенно, старший лейтенант Сидоров, уставясь глазами мороженного судака, грозил пальцем высунувшимся лейтенантам.
Скосив головы в окна, новобранцы ошарашенно наблюдали разгневанное начальство.
Кончилась спокойная жизнь, пришли к уверенному выводу лейтенанты, в штабе началась послеалкогольная активность,
— Ох, ребята, ребята! Хлебнем мы горя! — философствовал Ваня Вольнов. — Когда два человека дуют вместе до умопомрачения барбосянку, трудно отличить дурака от умного. Но на похмелку двух мнений быть не может — дурак обнаружит себя сразу! И спасу от него нет! Готовьтесь!
Лейтенанты горестно выпили и разошлись по вагонам, ждать напастей…
Станция была большая, с множеством запасных путей.
Безропотный поезд загнали, конечно, на самые отдаленные пути, загородили товарными составами.
Казаков вызвал сержантов.
— Что там салаги, думают банковать или нет?
Лейтенанты уже не бегали сами за водкой, предпочитали разрешать новобранцам-русским отлучаться в буфет или магазин. Так сберегалось пошатнувшееся здоровье, а принесенную водку или вино, купленное на свои, конечно, деньги, салаги делили поровну с командиром. От усилившейся вагонной скуки русское население поезда стало пить гораздо чаще, да и киргизы осмелели, старались не отставать.
— Пойду спрошу, — сказал Везин. — Вокзал, правда, далеко, но в случае чего, придержим паровоз.
Трое гонцов, хоронясь, побежали на промысел.
Казаков нервно поглядывал, время летит, а их все нет и нет.
Неожиданно из-под вагона высунулись незнакомые головы, потом затаились под колесами, осматриваясь. Возле каждого стояло эмалированное ведро.
Догадка стеганула Казакова, он ветром вылетел в тамбур.
Новобранцы кроликами уставились на него.
— Что это у вас в ведрах, соколы ясные? — с вкрадчивой суровостью спросил лейтенант и поманил пальцем. — Ко мне, рядовые!
Один не растерялся, поскакал прочь, но другой, прыщавый губошлеп, панически застыл на месте.
Казаков быстренько спустился и выдернул дужку из слабо сопротивляющихся пальцев.
Несколько литров красивого цвета вина плескалось в ведре.
— Как вам не стыдно начинать воинскую службу с пьянства? Я конфисковываю алкоголь! В следующий раз накажу! Идите, рядовой!
Не успел Казаков запереть ведро в туалете, как в вагон ворвался с бешенными глазами Панкин.
— Ты что, сука, мое вино забрал?! Кто тебя, распропадлина, просил?! Где оно?
— Чего ты с ума сходишь? Здесь оно, идем пить! Откуда я знал, что это ты их послал? — нагло лукавил Казаков.
Похожее на мадеру вино продавали в поезде на соседних путях грузины. Каким-то чудом, за какие это только деньги, арендовали они товарный вагон и ехали теперь с десятками бочек на Восток, подзаработать.
Поставив ведро на пол, Панкин и Казаков пили в хорошем темпе, зачерпывая кружками крепкое вино и довольно перешучиваясь.
Вопль под окном нарушил их приятственный покой.