Сара Фогбрайт в академии иллюзий

На экзамен я ехала одна.

Конечно, несправедливо так думать по отношению к Оливеру, ведь он вроде как со мной. Вот он, сидит за рулём экипажа: долговязый, упрямые каштановые волосы опять курчавятся из-за дождя, нос в веснушках и неизменная улыбка. Карие глаза внимательно глядят на дорогу.

Но всё же Оливер — всего лишь папин помощник. Не член семьи.

Правда, я вижу его чаще, чем родителей, и всё-таки… Всё-таки они могли бы сопровождать меня сегодня.

«Не

глупи, Сара, ты не малышка, — сказали они. — Тебя застыдят, если явишься за ручку с родителями. Скажут, младшая Фогбрайт ни на что не способна».

Но когда Розали поступала, они ездили с ней. Я им напомнила, но сестра только фыркнула, мама, вскинув бровь, сказала: «Разве? Не припомню», а папа даже не оторвался от газеты. Вообще-то трудно не припомнить, если над камином висит моментальный снимок: двор Дамплокской академии отражений, и они трое обнимаются, счастливые — дождались результатов и узнали, что Розали прошла.

Академия отражений — это, конечно, не какая-то там захудалая академия иллюзий, куда собираюсь я. Розали учится на факультете порталов и продолжит семейное дело.

«“Фогбрайт и сын” — моментальная доставка посылок и грузов» — эти щиты развешаны, я думаю, в каждом городе королевства. С тех пор, как мы въехали в Дамплок, я заметила уже два таких. Фогбрайт — это дедушка, а сын — это мой папа. Когда дедушка отойдёт от дел и Розали заменит его, вывески сменятся на «Фогбрайт и дочь».

Небо хмурилось с самого утра, и когда мы добрались до города, пошёл дождь.

— Это на удачу, — подмигнул мне Оливер и вновь устремил взгляд на дорогу.

На удачу! О, у него всё, что ни делалось, означало удачу. Даже когда я, спустившись с крыльца, по рассеянности встала в лужу (дождливое выдалось лето), он только улыбнулся и сказал: «Это на удачу!»

Я сердито притопнула ногой. Туфля так и осталась мокрой.

— Вы чего-то хотите, мисс Сара? — спросил Оливер, нажимая рычаг, чтобы щётки протёрли стекло.

— Нет, ничего, — ответила я.

Я, конечно, хотела. Хотела, чтобы в день вступительных экзаменов рядом были мама с папой. Разве это так много?..

Но они уехали на побережье. Втроём. Папа сказал, ему нужен отдых, и Розали окончила год с отличием, а я… А мне следовало готовиться к поступлению. Ничего такого, что я не сумела бы делать в поездке, но они решили, что мне не стоит отвлекаться. Взамен пообещали, что я смогу приехать к ним, если сдам. Пусть на неделю, но всё же.

Я очень этого ждала.

Розали старше меня на два года и бесконечно удачливее. Это её всегда хвалили домашние учителя. Это ею восхищаются бабушки и дедушки, родители, соседи и вообще все, кто её знает.

Кузен Персиваль сочинил в нашу честь такие строки: «Однажды Сару с Розали попросили чай разлить. Одна разлила по чашкам, вторая — на скатерть, бедняжка». Он читает их на семейных встречах, неизменно вызывая смех всех присутствующих.

«Какая точная, удивительно подмеченная характеристика!» —

восклицает бабушка, утирая воображаемую слезу.

Однажды я посмела сказать, что это стихотворение дурно написано, и узнала, что я груба и не понимаю шуток.

Сама бабушка любит ставить нас с сестрой рядом и говорить с огорчением: «Ох, как же так вышло, что у них один оттенок волос, но у Розали они сияют, будто покрытые золотистой пудрой, а у Сары блеклые, и цвет ей совершенно не идёт!».

Я ненавижу эти сравнения. Наверное, потому, что они справедливы.

Розали теперь окончила второй курс. Она не хотела скучать всё лето дома, вот родители и увезли её к морю. Розали, конечно, заслужила, и она не виновата, что младшая сестрёнка должна поступать в этом году. Не сидеть же ей тут из-за меня.

Со мной остался Оливер, папин помощник. Ему скоро тридцать, а выглядит как мальчишка, да и ведёт себя так же, если папа не видит. Папа говорит, Оливер страшно умный и отлично ведёт дела, но я-то видела, как он съезжал в холл по перилам, когда думал, что рядом никого нет. Я обещала хранить это в тайне и храню. Иногда я думаю, что если умные люди совершают глупые поступки, то, может, и со мной не всё потеряно?

Хотя куда уж хуже — Дамплокская женская академия иллюзий. Окончу два курса, как положено бесталанным девицам из хороших семей, и стану зачаровывать мужу пятна на рубашке, если брызнет соус на званом ужине — а он точно брызнет, ведь ему придётся сидеть рядом со мной. Что ещё? Научусь притворяться, что у меня чистые туфли, даже если пройдусь по луже, как обычно. Жаль, что иллюзия только меняет внешний вид, но не способна высушить мокрое. Прятать следы под детскими носами, если забыла дома платок, скрывать оторванные пуговицы и запачканные манжеты — вот моя судьба. После второго курса мне как раз исполнится восемнадцать.

Не хочу даже думать.

Я посмотрела в окно. Дамплок расплывался за мокрым стеклом. Кривились его серые дома, остроконечные крыши, гнутые перила балконов. Сверкали огни вывесок, горя в каждой капле, и я сама бледным призраком отражалась в стекле. Белое лицо, бесцветные, будто выгоревшие на солнце волосы, светло-голубые глаза. «Не удалась, — печально говорит бабушка. — Краски не хватило».

Нужно узнать, смогу ли я наложить иллюзию на собственное лицо. Хотя бы прибавить к нему брови.

Оливер, хмурясь, нажал на сигнал. Со всех сторон слышались гудки других экипажей. Битком набитый чёрный вагон аркановоза, качаясь, едва полз по рельсу, и из-за него замедлилось всё движение. Это творение лорда Камлингтона работало на энергии зачарованных карт-пластинок, не загрязняло воздух, не расходовало топливо — с какой стороны ни взгляни, замечательное изобретение, если бы только его скорость не зависела от того, сходится ли у помощника машиниста пасьянс. Пока что аркановозы использовали только в нашем графстве, и все мы страшно этим гордились.