Сатисфакция
Шрифт:
Но за это время я изрядно утомился от бездействия, и затекшее и слегка подмерзшее от холодной земли тело отчаянно требовало хоть немного подвигаться. Заново все перепроверив, я улегся поудобнее, упер приклад в плечо и принялся ждать.
После того, как я отправил на тот свет непробиваемого альбиноса, ничего экстраординарного в Зимнем больше не произошло. По факту, несколько Одаренных да детище неведомого Конфигуратора — вот и все серьезное сопротивление. Как я и предполагал, почти все имевшиеся под рукой силы Мещерский бросил на баррикады.
А их оказалось не так уж и много: у большей части армейских
Но имелся немаловажный нюанс: ни Мещерского, ни приближенных к нему министров и старших армейских и статских чинов во дворце, конечно же, не оказалось. Поняв, что дело пахнет жареным, они заблаговременно смотали удочки, отбыв из столицы в неизвестном направлении.
Ну, почти неизвестном.
Корф, Соболев и целый штат сотрудников разведывательных ведомств не спали трое суток, перелопачивая записи с камер, поднимая агентурные связи и буквально сквозь сито пропуская каждый квадратный сантиметр столицы — и их усилия все-таки увенчались успехом: именно благодаря им и удалось напасть на след беглецов. Гвардейцы уже вовсю шерстили соседствующие с Петербургом города и деревеньки, вылавливая мелкую шушеру, но Мещерским я собирался заняться лично.
Покинув Петербург, его высокопревосходительство канцлер затаился на юге Карелии, в коттедже, арендованном на подставное лицо у озера Саимы. Там он сменил машину и отравился дальше, в финский городок Торнио, вблизи которого, по-видимому, и планировал этой ночью перейти границу.
Местность для этого подходила отлично: формально через реку Торнеэльв, разделяющая великое княжество Финляндское и соседнюю Швецию, вел только один путь — по мосту к пограничному пункту пропуска. Вот только вокруг было такое количество заповедных участков, островов и островков, что переправиться, минуя КПП, при большом желании и некоторых средствах не составило бы особого труда: фальшивые документы, неброский старенький автомобиль, какой-нибудь рыболовный кате или даже надувная лодка…
Полчаса страха — и ты уже в Швеции. Под защитой международного права, за соблюдением которого наши «друзья» по ту сторону границы сейчас, разумеется, следили с утроенным вниманием.
Впрочем, Мещерский туда все равно не доберется.
У меня накопилось к его сиятельству канцлеру такое количество вопросов, что уже не очень-то и горел желанием получать на них ответы. И еще больше не хотел, чтобы эти ответы получил кто-то другой. А это значило, что Мещерский, по которому плакали суд за измену отечеству и долгие годы тюрьмы, должен попросту исчезнуть.
И устроить это я планировал самостоятельно.
Именно поэтому и лежал сейчас в тени деревьев, накрытый маскировочной накидкой и сжимая в руках крупнокалиберную снайперскую винтовку. Группа поддержки состояла исключительно из тех, кому я доверял — четыре человека, включяя засевшего в передвижном оперативном штабе Корфа, который как раз «вел» машину Мещерского с коптера, оборудованного камерой с прибором ночного видения.
— Минутная готовность, — едва слышно прошелестел знакомый голос в наушнике.
—
Корф не ошибался практически никогда, но я слегка нервничал — поэтому и решил переспросить. Слишком уже велика цена ошибки: один выстрел — и на тот свет отправится ни в чем не повинные бедняги из местных, решившие отправиться на рыбалку не в то место и в абсолютно неподходящее время.
— Абсолютно. Тридцать секунд.
— Принял.
До меня уже доносился шум двигателя. Припав к прицелу, я поймал в перекрестье участок дороги, на которой должна была показаться машина, положил палец на спуск, и выдохнул.
Машина выскользнула из-за поворота, на миг ослепив чуткую оптику светом фар. Триста метров… Двести… Сто…
Пора!
Палец плавно потянул спуск, и винтовка лягнула меня в плечо, отправляя к цели крупнокалиберную пулю весом в четыреста гран. Цельнометаллический заряд пробил тонкое железо капота, даже не замедлившись, прошёл сквозь хрупкие навесные детали и врезался в сердце машины — блок цилиндров. Металл треснул, словно лед под каблуком.
До моих ушей донесся удар, двигатель захрипел, словно поперхнулся, и заглох, сдавшись. Машина вильнула, сосокчила с дороги, врезалась в дерево, и замерла, выбросив из-под капота целое облако пара. Я отложил винтовку, выбрался из-под маскировочной накидки и неспешно направился к месту аварии, на ходу доставая из кобуры пистолет.
До машины оставалось не больше десяти метров, когда дверца справа распахнулась, и из салона, пошатываясь, выбралась темная фигура. Увидев меня, человек запустил было руку под мышку, но я оказался быстрее: вскинув оружие, поймал силуэт на мушку и выстрелил.
Человек покачнулся и тяжело рухнул на землю. Подойдя к машине, я дернул за ручку дверцы и, сунув внутрь дуло пистолета, снова открыл огонь.
Выстрел — водитель, только начавший приходить в себя, ткнулся лбом в руль, заливая кровью отработавшую свое подушку безопасности. Еще выстрел — и второй телохранитель, даже не успевший понять, что случилось, с хрипом откинулся на заднем сиденьи. Схватив за шиворот пассажира, я одним рывком выбросил его из машины на помятую траву и отступил на шаг.
Есть. Не ошиблись.
Всегда элегантный и даже франтоватый, сейчас Мещерский выглядел жалко. Лоб рассечен, аккуратная прическа растрепалась, глаза широко распахнуты, рот беззвучно открывается и закрывается, как у глубоководной рыбы в попытке схватить очередную порцию воздуха. Отойдя еще на пару шагов, я оставил экс-канцлера приходить в себя, и «проконтролировал» лежащего у капота охранника двумя выстрелами в голову. После чего уже без спешки выбросил опуствеший магазин, перезарядился, вернулся к Мещерскому и присел возле него на корточки, с интересом вглядываясь в лицо его сиятельства.
Передо мной был, пожалуй, самый опасный человек в Империи. Тот, кто чуть ли не с самого начала знал, кто я такой — и пожелал использовать меня в своих целях. Тот, кто не погнушался подложить под воскресшего в теле юнца покойного генерала собственную внучку. Хитроумный паук, раскинувший свою сеть на всю страну, дотянувшийся до далекой Иберии и, возможно, даже заставивший плясать под свою дудку самого Альфонсо Четырнадцатого.
Нет, таких людей определенно нельзя оставлять в живых. Оба Распутина по сравнению с ним сущие дети.