Сатисфакция
Шрифт:
И именно потому эта история закончится здесь и сейчас.
— Доброй ночи, ваше сиятельство. Как самочувствие? — заботливо поинтересовался я, когда взгляд экс-канцлера стал чуть более осмысленным.
— Твоими молитвами… Владимир Федорович. Или мне следует обращаться — ваша светлость?
Мещерский попытался было осклабиться, но вышло жалко. Под конец фразы он еще и закашлялся — приложило его, видимо, крепко.
— Иногда кажется, что мое инкогнито являлось таковым только для меня самого, — сокрушенно-насмешливо проговорил я.
— А
— Ну… Характер у меня такой. — Я пожал плечами. — Ну а ты всегда был тихоней. Только себе на уме. Сидел себе, сидел, а без меня, я гляжу, развернулся…
— Развернулся, — кивнул Мещерский, так и не пытаясь подняться. — Без дуболома, привыкшего все решать силой, и его бестолкового братца стало гораздо проще…
— Стало проще что? Сдать Империю под внешнее управление? — пропустив мимо ушей «дуболома», поинтересовался я.
— Превращать варварское государство в европейскую державу. Кто-то же должен, в конце-то концов…
Мещерский будто решил под конец зачитать одну из своих речей — или просто так привык к подобным словам, что уже попросту не мог сказать что-то попроще.
— Варварское… — я усмехнулся, глядя, как по виску его сиятельства скользит капля пота. — Ты так и не понял, да? Или притворяешься?
— Я то как раз понял отлично. Потому что видел, как вы с братцем построили из Империи резервацию. Военную. Сектантскую. Где вместо законов — приказы, вместо нормального парламента — Совет Безопасности и опереточная Дума, а вместо будущего — культ прошлого. И я понял, что вас нужно остановить.
— И поэтому убил Александра? — резко спросил я.
Мещерский промолчал и дернулся, а его зрачки в темноте вдруг расширилсь еще больше. Всего на секунду — но этого хватило.
— Ты думал, что спасаешь страну? — продолжил я уже тише. — Для этого ты убил «тирана» и пытался посадить на трон мальчишку, который только-только выучил русский язык и делал все, что ему говорят? Ждал, что Европа кинется аплодировать твоей «освобожденной Империи»?
— Они бы поддержали, — буркнул он. — Не все, но достаточно. Иберия, Голландия, Британия, германские королевства — они были готовы сотрудничать. Им нужна была стабильная Россия. Сдержанная, управляемая, без безумцев с Молотом в руках.
— А ты собирался стать ее управляющим? — я прищурился. — Новым Менцем? Или всё же мечтал о чем-то большем? Кресло в Лиге, медали, Нобелевская премия мира? Все ради стабильности, конечно.
— Кто-то должен был остановить этот поход в прошлое, — голос Мещерского вдруг стал хриплым, будто ему отчаянно не хватало воздуха. — Вы притащили с собой привидения: ордена, мундиры, поклонение императору и его цепным псам, охота на ведьм… Сам посмотри, что вы натворили! Вы сделали все, чтобы Империя никогда не стала современной страной.
— А ты сделал все, чтобы она перестала существовать, — вздохнул я. —
— Мы боролись за то, чтобы у людей была альтернатива! — Мещерский попытался приподняться, но я ткнул его в плечо дулом пистолета, и он с шумом опустился обратно на землю. — Люди заслуживают нормального будущего, а не вашего… феодализма!
— Знаешь, в чем твоя ошибка, Иван Петрович? — Я склонился чуть ближе, глядя Мещерскому в глаза. — Ты всегда верил, что ты умнее всех. Что можешь обмануть историю, нацию и даже кровь. А потом удивлялся, что она бьет в ответ.
— А ты верил, что можно заставить целую страну жить страхом! — зашипел сердитый голос. — Острогорский… или Градов? Как тебе удобнее? Ты ведь даже не смог определиться, кто ты — бессмертная тварь из проекта или герой из сказки. Ты не вершитель справедливости — ты функция. Убийца с программой уничтожения, зашитой в мозг. А теперь еще и возомнил себя судьей.
— Я не судья, — тихо отозвался я. — Я свидетель. И солдат. А иногда — приговор.
— Смешно, — криво ухмыльнулся он. — Солдат, убивший свою страну.
— Ее убили ты и твои люди, — холодно ответил я. — Я же пытаюсь вернуть ее к жизни.
— Не тебе решать, кому быть на троне! — рявкнул вдруг Мещерский, собрав последние силы. — Не тебе, не твоей племяннице, не этим костюмированным паяцам из особой роты! Народ должен выбирать!
— Народ выбирает каждый раз, когда встает под флаг, — ответил я. Мягко, уже без всякой злобы — будто пытался увещевать обиженного ребенка, а не старого интригана.— И каждый раз, когда идет в бой. Народ выбрал Елизавету. А тебя — забыл. Потому что ты оказался не спасителем, а шкурником. И проиграл.
— Тебе плевать на выбор народа! — Потому что без диктатуры ты — никто!
— Я — тот, кто видит свою страну сильной державой, с которой считаются на всех континентах. — Я поднялся, направив на него пистолет. — Ты же — рыночный торгаш, стремящийся продать ее как можно дороже, добавив собственную честь и совесть в качестве бесплатного бонуса.
— А ты — скудоумный фанатик. Бестолковый солдафон, который за всю жизнь только и научился, что решать все проблемы оружием. — хрипло рассмеялся Мещерский, пытаясь перевернуться. — Ладно. Надоело. Давай, стреляй. Как умеешь — в затылок.
Я вздохнул. И медленно опустил пистолет.
— Нет, Иван Петрович. Не стану я тебя убивать.
Я присел рядом — так чтобы наши глаза снова оказались на одном уровне.
— Знаешь, — тихо сказал я. — Я долго думал, как закончить эту историю. Убить тебя? Судить? Отпустить? Но в итоге понял: ты не злодей, Иван Петрович. Не чудовище. Просто человек, который слишком сильно верил в собственную исключительность. Ты действительно хотел лучшего — только представлял это лучшее, разумеется, с собой в главной роли. В роли архитектора, серого кардинала и вершителя судеб.