Сатисфакция
Шрифт:
Мещерский сердито оскалился, отворачиваясь, но перебивать не стал. И я продолжил:
— А еще ты не умеешь проигрывать. Потому и пытался бсежать. Потому и не смог умереть достойно, когда все разрушилось. Потому и сейчас — сидишь здесь, передо мной, с глазами, полными ненависти, вместо того чтобы просто признаться, что ошибся. И ошибался все это время — раз за разом.
— Потому что я не ошибся! — сквозь зубы прошипел Мещерский. — Это ты…
— Ну вот. Именно это я и хотел сказать, — кивнул я, улыбаясь. — И именно поэтому тебе не суждено было победить. Ведь для победы, как ни странно, нужно
Я снял пистолет с предохранителя и протянул рукоятью вперед.
Мещерский дернулся и застыл, вглядываясь в оружие и будто не веря собственным глазам.
— Вот, держи. — Я положил пистолет ему на колени. — Даже ты не заслуживаешь такого позора, как пуля в затылок — так что сделай это сам. Как и подобает мужчине, дворянину и офицеру — которым ты, впрочем, никогда и не был.
Разговор закончился. Может, и не на самой доброжелательной ноте, но продолжать его мне уже нисколько не хотелось. Я встал, развернулся и медленно зашагал прочь, не оглядываясь. За спиной послышался шорох — Мещерский пытался сесть. Прошло три, может, пять секунд — и позади раздался щелчок.
Я остановился. Обернулся.
Его сиятельство стоял, чуть согнувшись и держа пистолет обеими руками.
На лице — звериная ухмылка, в глазах — безумие.
Щелчок. Еще один. Щелчок.
Я тяжело вздохнул.
Мне действительно хотелось дать Мещерскому возможность уйти достойно. Только он ей почему-то не воспользовался.
— Я же говорил — ты не умеешь проигрывать.
Щелчок.
— Пустой магазин, — пояснил я, вздохнув. — Можешь не стараться.
Мещерский неотрывно смотрел на меня, и остатки рассудка на его лице таяли, уступая место ненависти сумасшедшего. А палец все еще судорожно дергал спусковой крючок — раз за разом, будто где-то в искалеченной груди умирающего еще жила надежда…
Нет, не победить, конечно же — хотя бы забрать с тобой на тот свет старого врага.
Я чуть склонил голову и щелкнул пальцами, освобождая рвущуюся наружу мощь Дара. Не стандартный атакующий элемент, а чистую энергию, готовую служить мне так, как я того пожелаю. Мелькнула вспышка, Мещерский коротко вскрикнул, когда его тело охватило языком ревущего пламени — а через мгновение от него осталась лишь горсть пепла, подхваченная ветерком и рассеянная по подлеску.
Как будто предателя здесь и не было вовсе.
— Кто-то пишет историю, — пробормотал я, разворачиваясь к дороге, — а кого-то не упомянут даже в примечаниях. И твой случай, Иван Петрович, как раз второй. К моему глубочайшему, черт бы его побрал, сожалению.
Тяжело вздохнув, я вернул в ухо наушник гарнитуры, и проговорил:
— Забирайте меня. Я закончил.
А потом присел на поваленное дерево у обочины и принялся ждать.
Эпилог
— Осторожнее! Уронишь — придется еще раз ехать.
Гагарин дернулся было, чтобы успеть мне помочь, но я и сам перехватил тревожно звякнувший ящик и уже без особого усилия закинул на плечо и не спеша понес туда, где над пляжем уже поднимался пропахший готовящимся шашлыком дымок.
— А хоть бы и еще раз, — улыбнулся я, шагая по песку. — У нас вообще-то увольнительная. На целых три дня. Так что не извольте
— Сам ты сиятельство, — с деланным недовольством отозвался Гагарин. — Это мне теперь к тебе по чину обращаться положено. И по имени-отчеству.
— Возражаю. — Я пожал плечами. — Как советник ее императорского высочества по особым вопросам я, возможно, имею больше полномочий, чем командир гардемаринской роты. Однако формально все еще пребываю в чине прапорщика, а значит…
— Да ничего оно не значит, Владимир Федорович. — Гагарин изобразил на лице серьезную мину. Но тут же снова заулыбался и хлопнул меня по плечу. — Ладно, пойдем. А то они, пожалуй, и без нас начнут.
Сегодняшний вечер обещал быть громким: на берегу залива в километре за Териоками собралась если не половина особой гардемаринской роты, то треть — уж точно. Формально господа офицеры дружно ушли в увольнительную, однако мы с Гагариным были в числе немногих избранных, которые знали, чего ради хмурые и суровые бойцы вдруг решили отдохнуть в самой середине рабочей недели. И не с семьей или друзьями, а с сослуживцами.
Ее высочество изволила устроить выходные. И не только себе, но и всем, кто так или иначе поспособствовал ее триумфальному возвращению в Зимний дворец. Для всех желающих на пляже, пожалуй, не нашлось бы места, однако народу все равно оказалось… Много.
Пожалуй, даже чуть больше, чем следовало приглашать — хотя бы из соображений безопасности. Но я не имел ни возможностей спорить с без пяти минут императрицей, ни — чего уж там — особого желания.
Каждого из участников нашей импровизированной вылазки на природу я знал лично. Гардемарины, члены Совета безопасности, отличившиеся в боях за столицы «преображенцы» и «семеновцы», ближайшие сподвижники Елизаветы и, конечно же, их родня. Одних только Гагариных приехало человек семь, не меньше.
Я поискал глазами Алену, но так и не нашел — она еще вчера сказала, что задержится на факультете и приедет только вечером, обязательно попытавшись прихватить с собой и отца, и научного руководителя.
В успехе этих переговоров я, надо сказать, изрядно сомневался: Горчакова вряд ли интересовали шумные сборища лихих вояк, а старшему Гагарину посещать подобные мероприятия и вовсе было не по чину. Во всяком случае, я едва ли мог представить его сиятельство бродящим по песку среди автомобилей, костров и палаток босиком и с бутылкой пива в руках.
Хотя…
В конце концов, даже «единицам» хотя бы иногда нужен отдых. Старик наверняка выложился при штурме дворца, и имел полное право рассчитывать на благодарность Елизаветы. И пусть преференции и награды, которые ждут и без того могущественный род Гагариных, можно обсудить и потом, за закрытыми дверями и в частном порядке, сегодня нас ждет уж точно не самый обычный вечер.
Именно здесь, на этом пляже, за шашлыком, шампанским и пивом из сумок-холодильников, при свете костров будет создаваться история. Появятся новые союзы, родится дружба, которой, возможно, суждено просуществовать не одно поколение. Возвысятся самые обычные офицеры, которые через десять-пятнадцать лет возглавят Министерство обороны, Главный штаб… Или то, что однажды придет на смену изживающему себя Совету имперской безопасности.