Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Дозорных отрядов было четыре: два дневных (один ездил от Харака на север до пограничной с хабами Козьей горы, другой - на юг до Напита) и два ночных. Дневные дозоры состояли всего из двух десятков всадников, ибо, понятное дело, вероятность, что тавры сунутся "в гости" днём, была минимальной, а каждый из ночных отрядов, ездивших с факелами и собаками, состоял из полусотни молодых воинов. Если же днём валил густой снег, лил дождь или стоял туман, Скилак, руководствуясь здравой мыслью, что лучше перебдеть, чем потом кусать себе локти, считая потери, отправлял в сторожу тоже по полсотни воинов. Тавры, конечно, отлично видели со своих вершин, что скифы всегда начеку, и предпочитали искать добычу полегче у себя в лесах. Так что надежды Канита и подобных ему юнцов отведать таврской крови были весьма и весьма призрачны.
Но и в свободные от сторожевой службы дни Каниту не сиделось дома. Наскоро проглотив за семейным завтраком несколько пирогов и выпив чашку тёплого козьего молока, перекинувшись парой слов с Мирсиной и приласкав младшую Госу, очень тосковавшую без почасту возившегося с нею прежде Савмака, он спешил на конюшню. Оседлав, когда мирсинину Золушку, когда выигранную Савмаком на памятных скачках белоснежную царскую кобылку, названную Вьюгой (которую Скилак сперва хотел отправить в табун, но затем передумал и отдал в утешение дочери Госе - как прощальный подарок от Савмака), то своего любимца Рыжика, он уносился в сопровождении пары сверстников из своего десятка в степь на охоту. Ни мороз и колючий ветер, ни вьюга, ни холодный проливной дождь, грязь и слякоть не могли удержать его дома - ведь с некоторых пор в глазах Канита всегда сияло яркое солнце, в ушах переливались соловьиные трели, а в сердце благоухали прекрасные весенние цветы.
В семье Скилака эти многочасовые поездки Канита в то время, как остальные предпочитали отсиживаться дома у тёплого очага, удивления не вызывали: он с детства горячо любил лошадей и не проводил и дня без конных прогулок. Одна лишь Акаста тотчас догадалась о причине каждодневных затяжных отлучек младшего сына вождя. Канит всё реже наведывался по ночам в её спальню и "скакал" на ней уже далеко не с прежним пылом. Конечно, причиной тому могло быть лишь одно - он завёл себе где-то на пастбищах другую любовницу, помоложе и, наверное, покрасивее, и возвращается от неё домой выжатый и опустошенный, как виноградный жмых. Ну что ж, грустно вздыхала Акаста, по-матерински нежно целуя и оглаживая крепко спящего, прижавшись к её горячему боку, Канита, ей ничего не остаётся, как смиренно благодарить Аргимпасу и за это...
Сакдарис теперь не часто присоединялся к Каниту в его прогулках, предпочитая отсиживаться дома в тепле, но Канит был этому только рад. Он бы с удовольствием отправлялся из дому с одним только Лисом, да сыну вождя не полагалось ездить без телохранителей - мало ли что может в степи случиться! Выезжая по утрам из Таваны, Канит подолгу задерживал восхищённый взгляд на белоснежных вершинах дальних гор, обводил глазами припорошенные снегом тёмные леса на склонах ближних гор, с блуждающей по губам счастливой улыбкой любовался закованными в игольчатые панцири изморози кусты и деревья по краям дороги, удивляясь, что раньше, в прежние зимы, не замечал всей этой красоты. Когда тёмные, косматые тучи заволакивали небо и горы, засыпая землю снеговой порошей или поливая её мелким нудным дождём, Канит и тогда находил в потускневшем, унылом пейзаже не замечаемые его тоскующими по домашнему теплу и уюту спутниками красоты.
И причиной этого света, озарявшего душу Канита, невзирая ни на какую погоду, была отнюдь не Фрасибула, о которой он, завидуя старшему брату, столько грезил, когда та была невестой Савмака. Да, он по-прежнему любил её всем сердцем и жаждал заполучить её в жёны, но когда то ещё будет! Может пройти ещё не один месяц, а то и год, прежде чем он сумеет украсить узду своего коня волосами первого убитого врага!
А пока что все мысли и желания Канита были обращены на вдову пастуха Иргана. С того самого дня, когда во время пурги Лис вывел его с друзьями
В первый раз (на третий день после памятного бурана) Канит долго выжидал в тени сосновой рощи, высматривая между лапами молодых сосен знакомые шатры и кибитки в углублении оврага, подыскивая подходящий предлог для своего появления здесь. Наконец придумал.
– Если что, скажем, что отец посылал меня с вестью к Радамасаду, а на обратном пути заехали сюда поохотиться, - обратился Канит к своим подручным. Те понимающе кивнули.
Старик Хомезд, его жена и невестка встретили сына вождя и его слуг как дорогих гостей, а главное - за кибиткой он увидел доившую кобылицу Зобену, одарившую его приветной улыбкой. Возликовав в душе и едва удержавшись от так и просившейся на губы ответной улыбки, Канит поспешил отвернуться, легко поддавшись уговорам Хомезда зайти в шатёр обогреться и немного перекусить, дав коням передохнуть после долгой скачки. Привязывая к кибитке коня, Канит смог ещё раз перекинуться сблизка быстрыми улыбчивыми взглядами с сидевшей с подойником на корточках под кобылой Зобеной.
Отдав женщинам всех четырёх добытых ими зайцев (себе они ещё настреляют на обратном пути, заверил Канит рассыпавшегося в благодарностях Хомезда), юноши с удовольствием расселись на мягких кошмах вокруг очага, протянув озябшие руки к огню.
Еду и бузат для старика, его старшего внука (младший внук в этот час сторожил с отцом отару) и гостей в этот раз принесли внучки чабана: воздавая честь сыну вождя, заодно они покажутся его слугам - вдруг по милости Аргимпасы который из них приглядит себе здесь невесту?
Когда через полчаса Канит с товарищами садились на коней, Зобена, словно услышав его молчаливые мольбы, вышла из "женского" шатра, поблагодарила за "ушастых" и пожелала с лукавой улыбкой удачной охоты. Но по пути домой Каниту было не до зайцев - его переполняли радостные чувства, сердце рвалось из груди вольной птицей в небеса, а голова кружилась, словно от вина, от сладостных мечтаний: Зобена ясно дала понять, что он ей нравится и она будет рада увидеть его здесь снова.
С трудом перетерпев три дня, Канит опять оказался вблизи знакомой кошары. Потом его наезды туда стали чуть ли не каждодневными: самый ясный и солнечный день казался Каниту хмурым и ненастным, если ему не удавалось хоть мельком увидеть Зобену, и наоборот - падавший с угрюмого неба снег или проливной дождь казались ему прекрасными, если были освещены улыбкой Зобены. Ещё не одну женщину Канит не вожделел с такой страстной силой, как очаровательную пастушку Зобену! С каждой встречей она завладевала его помыслами, всем его существом, всё крепче. Она казалась ему самой красивой женщиной в племени напитов - конечно, после матушки Зорсины и сестры Мирсины.
Но как к ней подступиться, если родные ни на минуту не оставляют её без присмотра? Как перекинуться с ней хоть парой слов без чужих любопытных ушей? Хорошо бы сделать её служанкой в доме вождя. Сказать о своих чувствах к ней (Канит даже в мыслях стыдился слова "любовь") отцу, матушке? При одной мысли об этом лицо Канита заливала горячая краска стыда. Да и в любом случае надо сперва переговорить с самой Зобеной - ещё вопрос, согласится ли она променять честное замужество с младшим братом своего погибшего мужа на ненадёжное и унизительное положение служанки в чужом доме и любовницы сына вождя?.. Хотя, почему любовницы? Он с радостью и удовольствием возьмёт Зобену второй женой. Уверен, что отец с матерью не будут против. Но как сказать об этом Зобене, если родня ни на минуту не оставляет её с ним наедине? Увести её силой? Нельзя, нехорошо...