Саженец
Шрифт:
Глава 4
168, червень (июнь), 9
— Голова повязана, кровь на рукаве… — напевал Беромир песню о Щорсе, возясь с «бумажными» делами…
Наконец-то пошел дождик.
Долгожданный,
— У природы нет плохой погоды, говорили они. Всякая погода — благодать, сочиняли эти болтуны, — бурчал ведун, утирая снова выступивший пот со лба.
— Врали! — уверенно и решительно произнесла Злата, которой эта жара тоже не нравилась. Тем более что она уже ходила с явно выраженным животом, из-за чего ей и без летнего зноя постоянно было жарко.
— Ты все пересчитала?
— Два раза.
— И все на месте?
— Выглядит именно так. Все же я не стала ворочать корчаги с житом и просо. Ты же запретил. Но с виду все на месте.
— И правильно, что не стала. Вообще, пока непраздна ничего тяжелое ворочать не нужно. А то бед не оберешься.
— Да, я понимаю, — кивнула Злата. — Мама также говорила…
Сказала и всхлипнула.
Но быстро взяла себя в руки. Знала, что мужу все эти слезы доставляют откровенную боль. А жива Мила или нет — неясно. Может быть, еще и объявиться.
— А что мыши повредили? Углядела все?
— Зерно у нас все в корчагах. Я приметила, что они пытались их грызть, но без всякого толку. Толстые у этих горшков стенки. Никаких зубов не хватит грызть. И сверху крышки для них неподъемные. Иное же по чуть-чуть. Сухое мясо погрызли слегка. Ягоды. И все.
— Откуда только они взялись?
— Вестимо, откуда? Из полей. Они же в полях живут.
— А это разве мышки-полевки?
— Почему полевки? — удивилась она. — Разве иные бывают?
— Еще как бывают. И мыши, и крысы. Их много видов.
— Крысы? Кто сие?
— Их старшие родичи, порой вот такие здоровые вырастают, — произнес Беромир, показав руками размер. — Ежели с хвостом их отмерять.
— Ого! Пакость какая! Эти и корчаги прогрызть могу.
— Могут, наверное. Хорошо еще, что их у нас тут нет[1]. Надо внимательнее относится к торговцам. Они к нам на их кораблях могут попасть.
Дальше Беромир рассказал все, что знал об этих грызунах. И о мышах, и о крысах. Немного, но сочно. Поведав, что именно они разносят «черную смерть» — страшную прилипчивую болезнь. И что для борьбы с ними очень полезно держать кошек.
— А это что за зверьки?
— Да такие небольшие пушистые зверьки. В отличие от собак очень дерзкие и самостоятельные, но и полезные. Особенно нам сейчас. Если не заведем их несколько штук — мыши и крысы нас сожрут. А крысы, будь уверена, рано или поздно появятся. Вместе с речной торговлей.
— Нужны ли они, кошки эти? — спросил молчавший до того Вернидуб.
— А почему нет?
— В наших краях не жили. А ну как беды от них великие придут?
— Вот
— Так выходит гордиться ими надо. Заводятся только там, богатство прибывает.
— Ты про болезни не слышал, что я сказывал?
— Ромеи говорят, что прилипчивые болезни — кара небес.
— А небеса, когда хотят самым суровым образом наказать, лишают разума. Не так ли? По землям ромеев постоянно ходят великие поветрия разных прилипчивых поветрий. А они кошек почти не разводят. Поэтому у них многочисленные мыши да крысы не только портят их припасы и имущество, но и губят, заражая. Та же черная смерть из-за них может десятилетия свирепствовать.
— Думаешь, они о том не знают?
— А сейчас вообще мало кто разумеет в природе болезней. Ту же ведь воду я кипятить постоянно заставляю не просто так. И с очисткой ее вожусь тоже не оттого, что мне заняться нечем. Если руки дойдут — сделаю мелкоскоп. Сам поглядишь, какая жуть в той же речной воде плавает. Удивительно маленькая и неприметная. Но потом. Сейчас нам надо понять — можем ли мы нанять людей в кланах.
— Можем. Отчего же нет? Любой клан за топор охотно выставит десяток работников дней на десять или даже на пятнадцать. — серьезно и убежденно произнес Вернидуб.
— Только не в посев и не в страду?
— Само собой. Тут никого не найти. Если только едой не платить.
— А за сакс?
— Да, может, и за сакс. Нож он здоровый, весьма полезный. Мыслю, на том же можно сойтись.
— Кормить их придется мне?
— Ну а как? Кто на работы зовет, тот и кормит…
Беромир задумался, уставившись в свои наброски.
Бояре и дружинники взяли свою долю добычи из трофеев. Но не индивидуально, а по кланам. Чтобы учесть погибших. А то ведь несправедливо выходило — человек пал в общем деле, а ему ничего.
Посему, сложив все взятые трофеи в кучу, Беромир их систематизировал. И разделил.
На него, то есть, на двор, по общему решению, пришлась половина от добычи. Все ж таки и бояре, и дружинники очень высоко оценили и вклад самого Беромира, и его учеников.
Остальное поделили на шесть равных долей. И посчитали, из расчета ценности. Поторговались немного и утвердили окончательное решение, оформленное Беромиром в специальном письме. Где вначале описывалось: сколько и чего было, а потом — кому чего отошло.
Так вот — на его долю отошла вся еда. Ну, исключая совсем небольшие припасы каждому бойцу, чтобы до дома добраться. А так, с обоза роксоланов и части кельтов удалось взять порядка тридцати пяти тонн просо. То есть, где-то одну тысячу двести пятнадцать корчаг и амфор, в которых это самое зерно и перевозилось. В мешках в те годы это не практиковали по разным причинам. И ткань дорогая, и мыши керамику грызут плохо.
Хорошо?
Отлично!
Для двадцати пяти человек, которые ныне составляли двор Беромира, включая его самого, этих припасов хватит года на два. Если питаться только ими.