Саженец
Шрифт:
— Такого человека, как Беромир, нужно держать под чутким приглядом, — возразил «мухомор». — Поэтому чем ближе он к роще, тем лучше.
— Ты так его боишься? — удивился Вернидуб. — Только что же говорил, что он ведун полностью и всецело.
— А ты не боишься, что ромеи однажды сделают ему предложение? Хорошее предложение. Настолько, что он не сможет от него отказаться. Лично я — боюсь. Посему и предлагаю держать его поближе к роще и приглядывать.
Помолчали, обдумывая слова Рудомира.
— Меня одно смущает… — нарушил тишину Вернидуб. — Вот ты предлагаешь князем
— Так и есть. МЫ, — с нажимом произнес он, — поставим. Покамест он отлично справляется. А будет плохо себя вести — снимем. Не забывай — только мы можем признать человека ведуном Перуна. И только мы можем утвердить его князем. Разве нет?
— Не все так просто, — возразил молчавший до того самый старший из ведунов.
И начались дебаты.
Тяжелые. Напряженные. И достаточно острые. В которых то и дело всплывали весьма острые и болезненные вопросы. В том числе и взаимные оскорбления, всякое «грязное белье» и прочие методы ведения цивилизованной беседы…
[1] Слово «ладья» восходит в праславянскому *oldi, которое происходит от праиндоевропейского *aldh- которым называли и корыта, и всякого рода лодки, и вообще, что имело хотя бы приблизительно такую форму.
[2] Кризис ликвидности в данном контексте — это критическое затруднение сделок. Товары были нужны, но акты купли-продажи оказались сильно переусложненными из-за бартера. Торговцу селедки требовалась ткань, а торговцу ткани селедки оказалась ни к чему. Вот и выкручивались как могли.
Часть 3
Глава 3
168, серпень (август), 30
— Идут! Идут! — крикнул кто-то сверху.
И Беромир, который все утро провел в тревоге, направился из крепости наружу. Максимально спокойным шагом. С трудом сдерживаясь от более энергичного передвижения.
Вышел.
Окинул поляну взором. Вздохнул с некоторым облегчением. Вон — лагерь какой собрался.
И его шесть бояр с дружинами. А тот же Борята уже успел добрать до десятка свежих ребят. Хотя они толком и не снарядились еще.
И ученики все сюда явились.
А также «клубы» Перуна еще семи кланов, у которых было покамест по-разному — от семи до дюжины мужей с копьями.
Совокупно же выходило ровно полторы сотни. Да еще новые ребята из свиты Беромира, двор которого разросся до двадцати двух мужчин. Ну и он сам. Что вкупе давало по местным меркам очень и очень впечатляющую численность в сто семьдесят четыре ратника.
Не воина, нет.
Не все пришедшие сюда ими являлись. С тех же семи кланов бойцы еще не имели статуса воинов. Но не суть. Куда важнее, что торговые корабли здесь ожидала целая толпа вооруженных мужчин. И не в засаде,
— Как время бежит, — покачал головой Маркус, увидев открывшийся перед ним лагерь. — А три года назад он был всего лишь дерзким мальчишкой из землянки.
Стоящий рядом квестор не стал ничего говорить. Он молча изучал вооруженных людей на берегу, стараясь не отвлекаться на пустую болтовню. Да с таким жутковатым отстраненным равнодушием, словно энтомолог разглядывал бабочек. А перед тем, на подходе, вглядывался в деревянное мысовое укрепление. Он такое раньше не встречал.
Рим широко практиковал малые укрепления, особенно по пограничным лимесам. Обычно они представляли собой башню или одиночно стоящую, или обнесенную стеной с небольшим кольцевым двором. Если же требовалось что-то побольше, то там уже использовались варианты каструма, то есть, прямоугольные «коробки» стен с произвольным количеством башен по ним. А тут такая странная треугольная и асимметричная конструкция…
Квестор так сразу и не догадался, для чего нужна эта здоровая граненая башня, обращенная на острие стрелки. Пока не попробовал прокрутить в голове разные варианты штурма.
И так и этак.
Все-таки за плечами у него было больше десяти лет в действующей армии на беспокойной границе.
Так вот — каждый раз эта башня оказывалась последним очагом обороны. Доминирующим над округой. С которой при должном желании весь штурм можно вести обстрел нападающих. Вон какая интересная выносная галерея сверху. Квестор таких никогда не видел и только оказавшись ближе, догадался для чего она, когда разглядел многочисленные бойницы, идущие не только во фронт, но и вниз — прямо под стены. Из-за чего при любом раскладе потери нападающих оказывались либо просто большими, либо очень большими. Да и шансы удержать крепость через эту башню, даже с проломом в стене или выбитыми воротами, выглядели вполне реальными.
А потом квестор приметил еще одну важную деталь: все башни довольно сильно выступали за линию стен. В римской практике этого не бытовало. Они редко выдавались значимо вперед, а часто — вообще находились в контуре стен, а то и за ними, внутри. А тут…
— И бойницы как идут, — поддакнул синхронно его мыслям торговец. — Видишь? Можно бить вдоль стрены, не опасаясь получить стрелу или камень вбок или спину.
Мужчина в тоге кивнул. Он пришел к точно такому же выводу.
А потом они увидели лагерь. И опытный глаз квестора начал выхватывать много интересных и важных деталей…
— А где Беромир? — наконец, спросил он.
— Вон — в медвежьей шкуре. Он сам убил этого медведя. Говорят, что теперь его дух бережет парня.
— Ты веришь в это?
— Я верю в то, что Беромир намного опаснее любого медведя… и не потому, что сильнее. Видишь вон ту гору глины? Думаешь, она ему нужна для горшков? А те камни? Что это? Не из них ли делают раствор для каменной кладки.
Квестор промолчал. Он думал, стараясь максимально беспристрастно оценить увиденное и приметить все самое важное…