Сброд
Шрифт:
Приказав привести к нему Предрага, он дал ему ориентир медоварни Феофана. Договорились так: Волибор держит свою тысячу в Кременце, а Предраг приводит оставшихся разбоев на медоварню. Охрана там небольшая, так что захватят они её без труда, и на радостях по любому перепьются. А ночью, Предраг сбежит в Кременец, и даст знать Волибору, что разбои в ловушке. А пока те из запоя выйдут, так Волиборова тысяча успеет пять раз с ними покончить.
– Думаю, всё сработает, как надо! – подытожил Предраг – Главное, чтоб мне удалось убедить их, что я и в бою побывал, и в плен не попался…
Волибор молча поднялся, взял его за левый локоть и, резко выхватив нож, точным ударом, пробил мягкие ткани на плече атамана, не задев кость. Вскрикнув от неожиданной боли, Предраг с ужасом уставился на тысячного, не понимая, что происходит. Тот, обтерев и спрятав нож, сказал Добрыне, который тоже присутствовал
– Отведи его к цирюльнику, пусть рану ему перевяжет. Только так, чтоб смотрелось криво, будто он сам, на скорую руку это сделал. Но, при этом, чтоб кровью не истёк… Вроде как в бою ранили, от того и сбежал.
– Правильно, это правильно… – пролепетал Предраг, прерывающимся от боли голосом, прикрывая второй рукой, кровоточащий разрез…
глава 8
Кременец – ставка князя Батурия.
Батурий уже несколько дней, находился в приподнятом настроении. Вот-вот должны были вернуться сваты из Радовежа, и он растворился в приятных хлопотах, раздавая указания по подготовке к скорой свадьбе своего единственного сына. Приподнятое настроение, разумеется, было вызвано предвкушением знатной попойки. Интересной особенностью характера князя было то, что к раздольным празднествам он относился с радостью и готовностью, но, при этом, исключительно к обоснованным. И обоснованным в действительности: никаких застолий, по поводу начала или конца недели, или же в день памяти одного из колоритно замученных святых, коими просто кишел церковный пантеон. Церковных праздников он вообще не любил, так как религиозная атмосфера нагоняла на него небывалую тоску, особенно в тех случаях, когда ему по долгу своего положения, приходилось присутствовать на служениях. Священников культа Исы, он считал ненасытными лицемерами (и вряд ли ошибался), но понимал и признавал их ценность в управлении «серыми массами», считая, что лучших специалистов по оболваниванию последних, не найти.
Несколько раз он пробовал выпивать в случае плохого настроения, разумеется, с целью его улучшить. Но душевное устройство Батурия было таково, что хмель только усугублял ситуацию, превращая обычную хандру, в приступы внезапного, неконтролируемого гнева. Лишив в таком состоянии жизни несколько полезных людей из своего ближайшего окружения, князь от подобной практики решил отказаться.
Свой День Рождения Батурий перестал праздновать приблизительно после тридцати, так как каждый такой праздник, стал считать шагом навстречу старости. Таким образом, поводами для хмельного веселья, остались только Дни Рождения его сына, и победы в локальных стычках с войсками Белого Края, причём второе случалось гораздо реже первого. В этом свете любому станет понятен всплеск позитивных эмоций в сознании Батурия, ожидающего приближающегося празднества.
Главный советник князя – Феофан – был крайне обеспокоен таким настроением сюзерена. Вчера к советнику прибыл слуга его сына, с подробным донесением о неудаче Волибора в деле уничтожения банды разбоев. Всё, что описано в послании, привезённом слугой, соответствовало самым смелым ожиданиям Феофана: он уже даже нашёл углы, под которыми нужно осветить ситуацию перед Батурием, и проклятый безродный выскочка слетит со своего тёпленького местечка тысячного. Но этого мало! Феофан не пытался обмануть себя в отношении способностей своего сына. Если он займёт место среди других тысячных, то вполне затеряется на их фоне со своей бездарностью и неистовым гонором: два неотъемлемых атрибута этой напыщенной среды. Но если он получит какое-либо боевое задание, то может плохо проявить себя на фоне опального Волибора. Таким образом, Волибора нужно было убрать туда, откуда его уже никто не сможет вернуть обратно ко двору. Именно поэтому Феофан был удручён хорошим настроением Батурия: хорошо изучив князя за долгие годы служения ему, стареющий хитрован знал, что в хорошем настроении тот вполне может проявить широту души, и выказать провинившемуся некое снисхождение. Например, мог оставить Волибора в тысяче, понизив до сотника, а из этого положения, тому при желании будет легко вредить репутации нового тысячного. Феофан твёрдо решил, что самым лучшим ходом, будет поручение Волибору некой невыполнимой миссии, и он даже подготовил один вариант… Вот если бы только что-нибудь, привело Батурия в ярость…
Парадная дверь отворилась, и вошёл слуга, который чётко и громко объявил присутствующим, обращаясь, как бы к Батурию:
– Великий князь! Вернулись… Ваш сват. Желает немедленно предстать перед Вами с докладом.
На лице слуги, явно читалось некое смятение. Он шагнул в бок, освобождая проход, и в зал шагнул Алексей – смотрящий Углича, которому
Оценив облик своего свата, Батурий, в принципе не склонный к сочувствию, отдался второму позыву: его громогласный хохот, казалось, вот-вот обрушит своды зала. Алексею же не оставалось ничего, кроме как ожидать окончания этой задорной истерики. Остальные присутствовавшие, без чёткого представления о сути произошедшего, пока не решались проявить какие бы то ни было эмоции, уподобившись маскирующимся насекомым, замерев на своих местах без звука и движения. Когда же приступ смеха, наконец, отступил, Батурий вытер выступившие слёзы, и обратился к несчастному свату:
– Что это с тобой стряслось, Алексей? На тебя что, разбои напали? Неужто ты без охранного отряда в путь отправился? Ты, хоть бы в порядок себя привёл перед тем, как на глаза мне появиться!..
– Ты прав, князь! – ответил смотрящий Углича, наполнив голос притворной скорбью – На меня напали разбойники! Только не в дороге, а в городе, который ты считаешь частью земли своей! Город этот – Радовеж, а имя главаря разбоев – Павел! Да, был со мной отряд, в количестве трёх сотен воинов, сопровождавший меня в охранных целях, но вероломные радовежцы подло перебили их, как и восьмерых знатных угличей, приехавших со мною сватать дочь Павла Уладу за сына твоего Гавриила. Как видишь, терзали они и моё грешное тело, веселились, глумясь над верным слугой твоим. А жизнь они оставили мне, чтобы я мог передать их ответ, на сватовство твоего сына, благослови Иса светлый лик его! (При этих словах, Алексей выкатил из мешка на пол тыкву, и пояснил, изумлённо глядящему на неё Батурию) Я вижу, князь, тебе не ясна суть послания сего, так я открою её тебе: у наших крестьян тыква, отданная сватам, означает, что жених не достоин невесты, и ему, с пренебрежением, отказывают в её руке! Гнали меня пешком, до самой границы радовежских земель, и ещё сказали передать тебе, что Радовеж отныне, со всеми прилежащими землями, отвергает твоё благословенное покровительство, и переходит под длань подлой змеи Марии, княгини Белого Края! Да, я мог бы привести себя в порядок, пред тем, как явиться на твои светлые очи, но пусть лучше твои очи сами увидят последствия подлых дел предателей и клятвопреступников Радовежских!
С каждым словом Алексея, глаза Батурия, всё сильнее наливались кровью, и под конец казалось, что вот-вот лопнут. Следя за всем этим, Феофан еле сдержал себя, чтобы не растянуть довольную улыбку, и не захлопать в ладоши. Зная князя много лет, он понимал, что теперь хорошее настроение, вернётся к нему только после разорения Радовежа. Вместо распоряжений о подготовке к празднествам, с гневных уст князя стали слетать приказы о подготовке дружины к походу. Князь рвал, и метал молнии из глаз во все углы. Придворные живо разбегались, делая вид, будто спешат исполнять распоряжение Батурия, а на самом деле, стараясь побыстрее скрыться с его глаз, дабы не попасть под горячую руку. Только единицы могли быть уверены в своей безопасности в подобные минуты, и Феофан был как раз из таких. С монашеской кротостью, он подошёл к князю, и с сожалением заговорил:
– Великий князь! Прискорбно мне видеть твой гнев в тот час, когда на лике твоём, должно было сиять счастье! Тем более скорблю, что весть, которую я принёс тебе, тоже не будет приятной. Вернулся слуга моего сына, которого ты, своим высочайшим повелением сделал помощником своего тысячного – Волибора. Возможно, не стоит тебе говорить этого сейчас, ведь…
– Говори – холодно оборвал его вступление Батурий, и Феофан с готовностью продолжил:
– Облава Волибора закончилась неудачей: уничтожен только маленький отряд разбоев. Остальные скрылись в неизвестном направлении. Мой сын предлагал устроить засаду по-другому, чтобы у врага не было возможности спастись, но его слушать не стали. Кроме того, некоторые сотники Волибора распоясались в конец, и не брезгуют поганым словом в отношении начальства своего. Но Волибор ещё имеет надежду выйти на след оставшихся…