Сброд
Шрифт:
Обоз разбоев был достаточно грузным. Горана больше не было, нужда в определённом месте размещения лагеря отпала. Оставшиеся без дела голуби, были съедены разбоями, причём вовсе не от недостатка в припасах, а исключительно ввиду кулинарного любопытства чумазых гурманов, которые, впрочем, в итоге были разочарованы данным опытом. Теперь приходилось тягать с собой казну, и несколько возов с откровенным хламом, с которым «на всякий случай» не захотели расставаться наиболее «хозяйственные» представители воинства. Эта обуза серьёзно снижала скорость передвижения разбойного отряда. Предраг решил, что воинство, как только вернутся разведчики, пойдёт к цели с максимальной скоростью, а несколько человек, вполне смогут повести телеги в указанном направлении самостоятельно. Те, кто был назначен остаться «на телегах», втихаря радовались, не безосновательно рассчитывая, что к тому времени, когда они доберутся, бой уже будет окончен, и они попадут на самый разгар
Большинство разбоев готовилось к налёту, пытаясь скрыть переживаемые в душе опасения под маской залихватской бравады. Тут и там слышались громкие заявления о собственной неустрашимости, безумной силе и сотнях поверженных ранее врагов. Но от опытного взгляда не могли скрыться нервные движения рук этих хвастунов, то в десятый раз поправляющих в сапоге нож, и так уже находящийся в оптимальном положении, то без конца затягивающие, попускающие пояс, не в силах излишне возбуждённым сознанием отыскать зону комфорта, и тому подобное. Духовлад легко угадывал неуверенность в собственных силах, скрывающуюся за подобной спорадической деятельностью. Он давно сделал для себя вывод: чем беспокойнее руки, тем меньше человек верит в свои же слова. У самого Духовлада, подготовка не занимала много времени. Внешне он был вполне спокоен, не допуская в сознание сомнений. Это было главным заветом в учении Военега: только дай перед боем малейшему сомнению возможность закрепиться среди своих мыслей, и оно мгновенно перерастёт в губительный страх, сковывающий руки и ноги в битве, где только лёгкость и расслабленность могут привести тебя к победе! Поэтому, ранее перед схватками на арене, а теперь перед налётами, молодой боец очищал своё сознание от мыслей, связанных с предстоящим боем. Он разглядывал облака на небе, подчёркнутые плавно качающимся контуром крон деревьев, плотной стеной окружавшей поляну, на которой расположились разбои. Это приносило умиротворение в его душу, способность спокойно, без суетных переживаний, ждать грядущее испытание. В такие минуты, он со снисходительной улыбкой на устах, думал о людях, пытающихся подчинить свою жизнь бесконечной череде расчётов, большинство из которых растираются в порошок непредсказуемостью Бытия. Духовлад был уверен, что расслабленное сознание, способное мгновенно отреагировать на любое развитие событий, так как не отягощено ОЖИДАНИЕМ, в бою предпочтительнее, нежели прозорливый ум, просчитавший сто вариантов… Ибо Судьбе ничего не стоит предложить сто первый.
Так, прогуливаясь по лагерю с блаженным видом, весьма подозрительным для окружающих, Духовлад наткнулся на Ворона. Тот сидел на земле в гордом одиночестве, подобрав под себя ноги, и пустым взглядом уставившись в землю прямо перед собой. В руках он держал прутик, которым монотонно постукивал в то место, сквозь которое смотрел, и лицо его не выражало никаких эмоций. Молодой боец присел рядом с атаманом, и негромко к нему обратился:
– Будь здоров, Ворон. Вижу настроение у тебя, как для предстоящего дела неважное. Случилось что?
– Да нет, ничего. Просто хандра – ответил Ворон, не поворачиваясь к собеседнику, и даже не меняя частоты постукивания прутиком по земле – Надоело всё… Ну что это за вожди?! Тур-тупица, а теперь Предраг этот, хитрожопый… Чувствую: конец скоро этому воинству…
– Так чего ж ты сам отказался нас возглавить?! – изумился Духовлад – Тебя бы многие поддержали!
– Нет, малыш. Я привык вести за собой узкий круг людей. Я знаю, чем дышит каждый из них, кто в чём силён, кто где слаб… А они знают меня. Знают, что я одобрю, что стану осуждать, а за что и вовсе ноги сломаю. Когда я со стороны смотрю на весь этот сброд, который у нас называется «Медвежьим Воинством», мне хочется молча достать меч, и пойти рубить всех направо и налево… Нет, этих людей я возглавлять не стану… Может взять своих людей, и увести отсюда?.. Без Горана в этой ораве дела не будет: случайными набегами нам всем не прокормиться… Ладно, посмотрим ещё, куда нас Предраг ведёт. Если почую что-то неладное – сразу людей своих заберу, и уйду. Хочешь, можешь с нами уйти, если что…
– Посмотрим… – без интереса ответил Духовлад.
– Как знаешь… – подытожил Ворон, не отрывая пустого взгляда от прутика.
Духовлад не видел смысла продолжать разговор. Он встал, и продолжил неспешно бродить среди разбоев. Молодой боец припомнил, что не в первый раз слышит от Ворона подобные разговоры. Причём эти разговоры, (о том, чтоб покинуть «воинство», вместе со своими людьми) не выглядели пустой бравадой, как и Ворон не казался человеком, впустую сотрясающим воздух словами. Создавалось впечатление, что он действительно хочет уйти, но что-то его удерживает. А что – атаман и сам, наверное, не смог бы толком объяснить.
К вечеру вернулись разведчики. Весь разбойный отряд быстро собрался, чтобы узнать о результатах их наблюдений и для обсуждения деталей атаки. Доклад разведчиков заключался в следующем: есть охрана, но точное её количество
– Как видите, братья, мои слова полностью подтвердились: добыча богата, и взять её нам вполне по силам! Выступаем немедленно, чтобы на рассвете уже быть на медоварне. Не будем же терять времени, храбрецы, поспешим, поспешим…
Разбойное войско засуетилось, исполняя приказ своего нового главаря. Некоторые пытались вспомнить, где именно в докладе разведки подтверждались слова Предрага о том, что добыча будет богата. Но предводитель умело выстроил свою короткую речь, и в начавшейся сутолоке даже те, кто обратил внимание на упомянутое несоответствие, не решились что-либо уточнять, махнув рукой, и решив отложить свои вопросы до более удобного случая. Лесник, проводивший лазутчиков к медоварне, слёзно умолял разрешить и ему участвовать в налёте, чтоб отплатить, так сказать, за старые обиды. Разбои поглумились над ним немного, снова, как следует, отсмеялись, но в итоге, в награду за настойчивость и подъём общего настроения, вручили ему ржавое копьё, и позволили влиться в свои пёстрые ряды.
«Медвежье воинство» выступило. Теперь, когда не приходилось больше замедляться из-за телег, воинство перемещалось гораздо быстрее и, как было задумано, в предрассветный час, уже подошло к территории медоварни.
Охрана действительно была беспечна: на крытом помосте, возле запертых изнутри ворот, преспокойно развалился и дрых один из тех, на чьих плечах покоилась безопасность медоварни. Предраг сразу дал короткую установку, обратив всеобщее внимание на то, что бараки для рабочих и хозяйственные помещения, запираются снаружи, так что в первую очередь, атаковать нужно незапертые помещения, в которых и должна находиться охрана.
Разбои побежали к воротам. Забор был всего в полтора человеческих роста, и с полдюжины первопроходцев, подсаженных товарищами, лихо его перемахнули. Спящие в глубине двора собаки проснулись, и, подняв истошный лай, бросились к нарушителям. Охранник, спящий на помосте возле ворот, проснувшись от лая, начал что-то недовольно бурчать. Его беспокоило то, что собаки его разбудили, а мысль о том, что это случилось не просто так, похоже, даже не успела прийти ему в голову. В это время, один из проникших на территорию разбоев, стал быстро подниматься по лесенке, ведущей на крытый помост, где злился и ворчал на глупых собак не вовремя разбуженный часовой. Остальные бросились снимать тяжеленный запор с внутренней стороны ворот. Выскочив на помост, разбойник молниеносно выхватил нож, и полоснул им часового по горлу. Тот ухватился за распанаханную гортань, как будто пытаясь задержать кровь, обильно просачивающуюся сквозь пальцы, а во взгляде его так и застыло искреннее недоумение. Остальным пятерым разбоям, еле-еле удалось снять огромный запор с ворот. Отбросив его в сторону, они дружно налегли на ворота, которые со скрипом поддались, впуская на территорию бурный поток людей, до отказа заведённых предвкушением кровавой бойни. Собаки, уже было добежавшие до нарушителей, сотрясая утренний воздух неистовым лаем, и воинственно скалясь, обнажая длинные белые клыки, тут же бросились в рассыпную, поджав хвосты и жалобно поскуливая, едва завидев обширную толпу разбоев, мгновенно заполнившую двор. Две дюжины человек, были оставлены Предрагом у ворот, чтобы никто не смог сбежать, даже если, спрятавшись, окажется в тылу волны нападающих. Разбои быстро влетали в бараки, незапертые снаружи, беспощадно изрубая всех, кто попадался под руку. Охрана, разбуженная было громким лаем собак, оборонялась вяло. Создавалось впечатление, что они просто не могут поверить, что на них напали. Но клинки и копья разбоев не знали ни усталости, ни пощады: охранники медоварни валились один за другим, получая страшные раны, и заливая своей кровью полы и стены помещений.
Духовлад сражался в одном из бараков, продвигаясь в первых рядах. Хотя сражением это можно было назвать не от слова «сражаться», а только от слова «сражать»: одностороння бойня, в которой бойцу уровня Духовлада практически ничего не грозило. Кучка перепуганных охранников, забившаяся в угол барака, таяла на глазах. Державшийся у стены позади всех (видимо, храбрый командир), оглядывая бойню глазами, полными ужаса, вдруг истошно завопил:
– Что вы делаете?! Глупцы, вы хоть знаете, чья это медоварня?!