Сброд
Шрифт:
Прислуга суетно двинулась к выходу. Сбыслава нарочно протискивалась в толпе к тому краю, который проходил мимо Духовлада, теперь обсуждавшего что-то с Ратибором. Вовремя вынырнув из толпы, как будто пытаясь обойти впередиидущего, она, вроде как случайно, натолкнулась на главаря. Тот резко обернулся, желая увидеть наглеца, не различающего дороги, и в этот же момент, Сбыслава вскинула своё прелестное личико. Их взгляды на мгновение встретились, и девушка, округлив глаза, будто узрела божественное сияние, резко отвернулась, изображая смущение, и вновь засеменив ножками затерялась в толпе слуг. Опешивший Духовлад, проводил её растерянным взглядом, забыв о том, чем был занят секунду назад. Ратибор тоже отвлёкся на девушку, но едва та снова скрылась в толпе, разборчиво поморщившись, вынес вердикт:
– Нет, не то. Щуплая,
Но молодой боец его не услышал, продолжая выискивать взглядом среди слуг, непонятно почему, так привлёкшую его девушку. Афанасий, заметив случившееся, подошёл к Духовладу, и негромко предупредил:
– Эта девушка – любовница Батурия. Советую быть с ней осторожным.
Молодой боец перевёл на него вопросительный взгляд, ещё не до конца освободившись от наваждения, и потому не сразу уловив суть послания, но управляющий повторяться не стал, решив, что сейчас есть дела поважнее:
– Надо бы поставить надёжных людей у винного погреба. Если его вскроют, то трезвыми вы большинство своих людей увидите не скоро.
Это Духовлад уже хорошо услышал и понял. Он вновь повернулся к Ратибору, и ненавязчиво спросил, кивнув в сторону прислуги, и разбоев, её охраняющих:
– Я займусь винным погребом. Присмотришь за этим?
Призвав Афанасия движением головы, главарь, вслед за прислугой, отправился на выход, и управляющий, словно привязанный, засеменил за ним. Выйдя во двор, Духовлад стал искать Ворона. Найдя, наконец, молодой главарь окликнул его, и стал расторопно приближаться к атаману. Повернувшись на зов, и увидев Духовлада, Ворон даже приподнял брови. Молодой боец поначалу не понял, с чем это связано, в заботах совсем забыв о радикальных изменениях в собственном облике.
– Тебе так лучше – заключил черноволосый атаман, после чего Духовлад понял, что дело в его волосах… точнее, в их полном отсутствии – Вид у тебя теперь более грозный, внушительный. Все тебя теперь бояться будут (в последнем предложении, уже читался мелко-издевательский контекст)!
– Завидуешь? – улыбнулся молодой боец.
Ворон ответил, тоже обнажая в улыбке голые дёсны:
– Остаться без зубов, да ещё и без волос – это перебор даже для меня. К тому же, если человек меня достанет, то я просто зарублю его мечом. И мне вовсе не важно, будет он бояться меня в этот момент, или нет.
Улыбнувшись простому, но в то же время столь глубокому замечанию, главарь объяснил ситуацию с погребом, и попросил нескольких надёжных людей, дабы и там поставить караул. Ворон, так же не желавший повторения событий на медоварне в столь ответственный час, с готовностью откликнулся, и через несколько минут, Духовлада с Афанасием уже сопровождал сам Ворон, и несколько крепких парней бывалого вида.
Опара, со своим верным спутником-единомышленником Далибором, и горсткой преданных разбоев в одиннадцать человек, тем временем уже нашли винный погреб, вход в который находился с обратной стороны довольно внушительной кухни. Готовить в крепости ежедневно приходилось на сотни человек. Плюс, для каждой социальной прослойки готовили в разных залах: в первом для прислуги, во втором для гарнизона, в третьем – для высокородных господ и самого князя. Для первых двух социальных групп, здесь были оборудованы ещё и помещения для приёма пищи. Так же здесь располагались продуктовые склады и погреба, что в комплексе делало кухню одной из самых больших построек в крепости. Ватага Опары как раз пыталась взломать невысокую, но крепкую деревянную дверь, отделявшую тупых недалёких голодранцев, от быстрого пути к иллюзорному ощущению полной личностной состоятельности. За этим занятием и застали их подоспевшие «хранители трезвости» Медвежьего Воинства, в лице Духовлада, Ворона, и трёх верных ему людей.
– А ну ка, оставьте в покое эту дверь – угрожающе процедил сквозь зубы главарь. Ему уже порядком надоели самовольные, недальновидные выходки Опары и его людей, лишь подрывающие общую дисциплину в самые ответственные моменты, и просто игнорировать их, он больше не собирался.
Сторонники Опары перестали ломать дверь, но уходить от неё не стали, так как их предводитель, сразу же начал огрызаться в адрес молодого бойца:
– Ты чего здесь раскомандовался! Мы свободные люди, и сами решим, что нам делать!
– Вы – часть нашего воинства, которое выбрало меня своим предводителем, и теперь
– Тогда отдавай нам нашу долю казны, и мы убираемся отсюда! – брызгая слюной, завёл старую песню Опара.
– Уйдёте тогда, когда мы избавимся от угрозы, исходящей от Батуриевой дружины, не раньше – жёстко подтвердил свою прежнюю позицию молодой главарь.
– Ты не можешь распоряжаться нами – завопил Опара, срываясь на писк – Мы тебя не выбирали!..
– А я выбирал – вмешался Ворон, оголяя в издевательской улыбке то место, где должны были находиться его передние зубы – Наше воинство – это единое целое: решило большинство, значит делают все. Тебе уже однажды говорилось: покончим с Батурием – катись на все четыре стороны! Но ты, я смотрю, не сильно восприимчив к «доброму слову». Знаешь, я мог бы сейчас позвать сюда всего-то с полторы дюжины своих людей, и мы бы выбили дерьмо из вас, даже не обнажая оружия. Но мне кажется (при этих словах, черноволосый атаман медленно достал из ножен меч), что с оружием будет интереснее.
Пыл Опары остыл мгновенно. Инстинкт самосохранения, быстро и грубо отобрал «бразды правления» в его сознании у непомерно раздутой гордыни. Он состряпал высокомерную мину, и поспешил убраться от винного погреба восвояси, а за ним, поджав хвосты, послушно затрусила стайка преданных последователей. Опара, не будучи совсем уж законченным дураком, прекрасно понимал, что в случае реальной свары с Вороном и его людьми, намного превышающих количеством его последователей, в среде разбоев у него появится множество сочувствующих. Они дружно осудят жестокую, одностороннюю расправу (а в том, что будет именно так, не было сомнений даже у самого Опары), будут хулить проклятого главаря-молокососа, обсуждая эту бойню… возможно даже более трёх дней. Но никто из этих «сочувствующих», не поспешит прийти на помощь в роковую минуту, не выступит против устрашающего своим сумасшествием Ворона, опасаясь остаться единственным, кто совершит такой опрометчивый поступок. Потому Опара быстренько ретировался, прихватив с собой недовысказанные претензии, и теперь уже всерьёз подумывал о том, чтобы в действительности уйти из Медвежьего Воинства. В сердцах его последователей, как бы вслед за предводителем «сдавшихся без боя», горячим ключом клокотала жажда реваншироваться. Как угодно, лишь бы это хотя бы «за уши можно было притянуть», как отмщение за такую позорную капитуляцию. И, конечно же, сильнее всего клокотало в груди у незрелого максималиста Далибора. Он зло шипел, следуя сразу за Опарой:
– Всё из-за этого книжного червя, Всесмысла! Это он промыл мозги этому глупцу, возомнившему себя главарём! Я б ему сейчас ноги поломал!
– Я знал, что хорошего от него ждать нечего! – поддержал Опара, найдя удобную кандидатуру для ненависти – И Туру много раз говорил об этом, но тот лишь отмахивался: его, видите ли, забавляли бесполезные рассказы этого учёного выродка!..
Услышав, с каким остервенением Опара и Далибор набросились на учёного доходягу, один из младших единомышленников, решил проявить полезность для Общего Дела. Он тут же оживлённо сообщил своему лидеру, что некоторое время назад, обшаривая крепость в компании нескольких аналогичных себе субъектов, на предмет «плохо лежащих» ценных вещей, видел, как упомянутый Всесмысл, в сопровождении главаря и нескольких атаманов, зашёл в одно из помещений. Докладчик заверил, что до этого сам побывал в этом помещении, но ничего ЦЕННОГО или ПОЛЕЗНОГО там не обнаружил. Как он выразился: «… Одни эти, как его… книги…». Соль повествования заключалась в том, что докладчик также видел, как главарь и атаманы вскоре покинули помещение, следовательно, книжный червь остался там один. Опара этому известию очень обрадовался, отыскав в этом возможность сделать «адекватный» ответный ход, дабы дать оппонентам понять, что от борьбы никто отказываться не собирается. Далибор сразу вызвался лично проучить ненавистного врага, и, взяв с собой лишь знающего дорогу инициатора воспитательной акции, да ещё одного надёжного сторонника, отправился восстанавливать справедливость, согреваемый предвкушением трёпки, которая вскоре ожидает тщедушного всезнайку. Большая группа людей, могла бы привлечь лишнее, нежелательное внимание, а трёх человек было вполне достаточно, чтоб проучить хилого учёного.