Сброд
Шрифт:
Духовлад же снова громко и жёстко возразил, стараясь пересилить неистовый ор:
– Пока не устранена угроза, никакой добычи у нас ещё нет! Никто никуда отсюда не уйдёт, пока мы не обеспечим себе безопасность! В крепость войдёт только князь, и его личная охрана. Батурий всегда идёт во главе строя, а как только он перейдёт линию ворот, мы опустим решётку, и отсечём его от остальной дружины! В крепости окажутся максимум пару десятков телохранителей Батурия, а с нашим численным перевесом они для нас не угроза! В остальной дружине, оставшейся без руководителя, начнётся борьба за освободившееся место командующего. Согласия между ними не будет, а стены Кременца достаточно крепки, чтоб выдержать осаду. Именно это самый безопасный для нас выход!
Но голос Духовлада утонул в истеричных выкриках. Разбои всё больше и больше расходились в своём бесновании.
– А ну, кто хочет свою долю добычи?! Подходи! Кому удастся меня убить, возьмёт и свою долю, и мою, а потом пусть катится на все четыре стороны! Ну, давайте! Кто?! Ты?! Или ты?!.
Нож в руке Ворона указывал то на одного, то на другого крикуна из первых рядов, которые, тут же примолкнув, протискивались за спины позади стоящих и растворялись в толпе. «Мудрый» Опара не стал дожидаться, когда на него укажет вызывающий клинок, и исчез из авангарда одним из первых. Люди Ворона, общим числом составлявшие около четверти воинства, дружно поддержали своего атамана, задирая в толпе сторонников раздела добычи и бегства из Кременца. Они, как более слаженный, жёсткий и опытный коллектив, не встречали возражений. Другие разбои, убеждая себя, будто просто не могут положиться на поддержку остальных, поспешно замолкали, пытаясь при этом сохранить достоинство на лице. Замолкали, чтобы спустя несколько часов после судьбоносной минуты, в тесном кругу единомышленников, с бывалым видом толкать речи, типа: «… Да сколько там этих людей у Ворона?! Нужно было всем вместе на них рыкнуть, они бы и позатыкались!..»
Остальные атаманы пока молчали, но всем своим видом показывали, что поддерживают позицию Духовлада, возвышавшегося за их спинами. Даже Ратибор, который и сам был сторонником отступления из крепости, понимал, что сейчас важнее проявить единство руководящего звена, так как это была единственная возможность недопустить губительной паники. А уж его богатырский вид, висящая за спиной громадная секира и недобрый взгляд, успокаивали разбоев получше, нежили какие бы то ни было красноречивые увещевания. Сам Духовлад тоже посчитал, что при его статусе негоже молча отсиживаться за спинами сторонников, и он вновь громко обратился к разбоям:
– Я вижу, что многие здесь считают, будто знают, как выйти из сложившейся ситуации. Так же я слышал призывы со мной разделаться. Что ж, я готов принять вызов любого из вас. Победивший меня, сам возглавит воинство, и поведёт его к успеху сообразно своему видению. Ну, так кто хочет стать главарём?
Предложение осталось без ответа. Некоторые в толпе отозвались, утверждая будто легко снесли бы голову молодому бойцу, только мол, не уверены, что главарю не станут помогать его сторонники. Но «храбрецы» говорили это так, чтобы слышали их только рядом стоящие. Возбуждение и негодование среди собравшихся растаяли на глазах. Чувствовалось, что напряжение в воинстве ещё очень сильное, но внешние его проявления полностью прекратились.
Духовлад молча обводил взглядом собравшихся разбоев снова и снова, всё ещё ожидая, что кто-нибудь всё-таки примет его вызов. Он осознал сейчас, насколько успешным был импульсивный ход Ворона, который он и сам тут же повторил: бесновавшихся в составе толпы разбоев, заводила и подбадривала безликость протеста, отсутствие личной ответственности. Мол, все вместе мы и горы свернём. Но вызов Ворона, а затем и вызов самого главаря, обязывал недовольных отделиться от толпы, и отстоять свои претензии самостоятельно, пусть даже при моральной поддержке единомышленников. Но решиться на это никто из лесного сброда не осмелился, и победитель в этом моральном противостоянии был уже предрешён. И тут взгляд Духовлада наткнулся на Опару. Тот, забившись в самую гущу собрания, сверлил молодого бойца злобными глазками. Смесь ненависти и досады от новой неудачи, ещё больше покоробила его и так уже изуродованное лицо. Их взгляды схлестнулись, и в глазах Духовлада вспыхнул ответный порыв. Свежая, ещё не растраченная злоба, оставшаяся после расправы над Предрагом,
Вдруг, скользнувший далее по собранию взгляд молодого бойца, выхватил из толпы облик Всесмысла. Тот смиренно стоял поближе к краю толпы, несколько встревоженный бушевавшими ещё несколько минут назад страстями. Духовлад смутился: за последние несколько дней, переполненные, правда, стремительными и судьбоносными событиями, он ни разу даже не вспомнил о своём товарище и учителе. Убедившись, что Духовлад увидел его, и остановил на нём взгляд, учёный доходяга, лишь слегка приветливо улыбнулся. Вслед за радушием от воспоминания о товарище, сознание Духовлада посетила вполне практичная мысль (которой он сам перед собой стал стесняться): ведь дальнейший путь лежит в библиотеку, а там помощь такого грамотея, как Всесмысл, просто необходима. Произносить публичные речи нужды больше не было. Духовлад спустился со ступеней, служивших ему трибуной, и устроил короткий совет с атаманами. Утверждённая приблизительная схема действий была прежней: Духовлад, Вук и Ратибор следуют в библиотеку, а Мстивой и Ворон со своими людьми, контролируют Медвежье Воинство, не допуская грабежа и вандализма, так как внешний облик Кременца должен остаться прежним, дабы входящие в крепость силы Батурия не заподозрили чего раньше времени.
Покончив с формальным распределением обязанностей, Духовлад в сопровождении двух атаманов и управляющего крепости, двинулся сквозь толпу, не спешившую пока расходиться. Молодой боец, шёл впереди остальных, молча глядя в глаза разбоям волей случая оказавшимся на его пути. Те недовольно прятали взгляд, и суетно уступали дорогу, тесня рядом стоящих.
– Библиотека в другой стороне – безразлично заметил Афанасий.
– Нам нужно кое-кого забрать – не оборачиваясь, коротко пояснил Духовлад.
Отыскав, наконец, в толпе Всесмысла, главарь еле сдержался, чтоб не заключить его в объятия, и лишь дружелюбно положил руку ему на плечо. Доходяга был несколько обескуражен, таким тёплым отношением, со стороны столь значимой фигуры (разумеется, в масштабах разбойной ватаги).
– Здравствуй друг. Ты нам нужен, пойдём – сказал молодой боец, и увёл Всесмысла за собой.
С расстояния всего в несколько метров, сквозь просветы в толпе, их провожал взглядом Далибор. Ревность, которую он всё ещё принимал за праведную ненависть, оживала в нём с новой силой. Он презирал Всесмысла за физическую слабость, а Духовлада – за то, что он отвернулся от него – Далибора – ради этого ничтожества. В этом свете, последние успехи бывшего товарища казались ему незаслуженными и кратковременными, и это только усиливало презрение к нему. Ему хотелось сделать что-нибудь, чтоб стереть эти приветливые улыбочки, которыми обменялись Духовлад и Всесмысл. Далибор так давно и сильно этого хотел, что это уже практически стало целью его существования.
Афанасий провёл делегацию новых хозяев крепости в библиотеку. Прекрасные двойные двери, покрытые изысканной резьбой, ведущие в хранилище знаний, были сломаны. Само внутреннее помещение библиотеки, было достаточно просторным, но отделано без роскоши, привычной для остальных помещений главного здания. Аккуратные, но простые деревянные стеллажи, и несколько аналогичных столов для чтения, должны были, видимо, создавать атмосферу, отвлекающую от мирской суеты. И книги. Книг здесь было бесконечное множество. Всесмысл, обводивший огромные стеллажи восхищённым взглядом, утверждал, что такое обширное собрание литературы в Земле Ругов, имеется ещё только в Хранилище Еретических Текстов Славноградского монастыря, где он провёл немалую часть своей жизни. Возле самого входа, у ближайших стеллажей, лежало несколько изодранных книг. Очевидно, вломившиеся сюда разбои, соблазнившиеся изысканной, дорого выглядевшей резьбой на дверях, как умели «изучили» находящиеся здесь в огромном количестве непонятные предметы, и, не обнаружив в них ни малейшей ценности, оперативно покинули бесполезное помещение.