Сброд
Шрифт:
Княгиня с постным видом наблюдала, как всадник, что был ведущим в колонне, спрыгнул с коня и, небрежно швырнув поводья конюху, решительно зашагал в сторону парадного входа. Остальные остались во дворе, спешившись, но пока не рассёдлывая лошадей. Движения ведущего, были резкими и нервозными, на лице, даже с расстояния, читалось возмущение, а также явное намерение к выяснению отношений. Ничуть не меняясь в лице, Мария задумчиво высказала мысли вслух:
– Ах, Всеволод, Всеволод. Совсем как дитя, ей богу, ни капли самообладания. Лицо у него, всегда просто флаг его настроения. Где его ни тронь, он тут же и покажет. Ну как таким не вертеть, используя в своих интересах? И главное, предсказуемый какой: всё сделает в точности по чужому расчёту. Если бы ещё не было этих утомительных выяснений отношений… Сейчас опять ему, как маленькому, всё разжёвывать придётся, успокаивать. Надоел уже со своей честью. Ну да ладно, главное, чтобы бушевать тут не начал.
– Прикажи привратнику не
– Чтобы он сюда верхом въехал на этом привратнике?! – ответила та, небрежным движением плеча, сбросив руку фаворита – Тогда уж он точно бушевать начнёт. И кто его успокаивать будет? Уж не ты ли?
– Если понадобиться, то я готов призвать этого мужлана к порядку! – грозно заверил Евгений, воинственно схватившись за рукоять меча – И напомню ему, что он находится в столице, во дворце княгини Белого Края, а не в своём забитом клоповнике!
Мария бросила на него насмешливый взгляд, и ответила:
– Понимать, что ты можешь себе позволить, гораздо важнее, чем помнить, где ты находишься. У меня достаточно людей, задача которых заключается в обеспечении моей безопасности. Твоя же главная задача совсем другого рода. Помни об этом, и веди себя хорошо. Не нужно дразнить пса, которого я хочу успокоить.
Прямой плевок в мужское достоинство Евгения остался без реакции. Он был любовником княгини уже не первый год, и уже давно смирился с её любимым развлечением: нещадно унижать своего фаворита, будучи наедине. В этом она просто не знала границ, для неё не существовало запретных тем, неуместных поводов… только не в постели. Там она была кроткой и послушной, заботясь, похоже, об удовлетворении партнёра больше, чем о своём собственном. Евгений был уверен, что первое, это что-то вроде мести за второе. Он научился легко проглатывать эти нападки, чему способствовало ещё одно обстоятельство: в присутствии других людей, она готова была разорвать на куски кого угодно за своего любовника. Вернее сказать, почти кого угодно. Некоторых людей, благодаря высокой степени их собственной полезности в вопросах государственного характера, Мария даже сама для себя принципиально считала неприкосновенными. В любом случае, в Белом Крае лишь единицы могли позволить себе высказать вслух недовольство фаворитом княгини. Правда, Евгений хоть и научился глотать оскорбления, но забывать – нет. Он помнил каждый момент, когда от очередной уничижительной тирады Марии, ему хотелось не то провалиться сквозь землю, не то срубить ей голову.
Из-за парадных дверей донеслись еле слышные пререкания, затем глухой звук упавшего тела, двери открылись, и в приёмный зал твёрдым шагом вошёл Всеволод. Взгляд его пылал негодованием, но было видно, что он прилагает внутренние усилия, чтобы успокоиться. За его спиной, с пола поднялся привратник, и на заплетающихся ногах, вбежал в зал следом за управляющим Черска, оставляя за собой след на полу из капель крови, обильно струящейся из разбитого носа.
– Великая княгиня! Я пытался вынудить его оставить оружие у входа, но он напал на меня… Исподтишка! Не бойтесь, я сейчас же позову стражу!..
– Не надо стажи, всё в порядке. Ступай лучше умойся – спокойно ответила княгиня, неморгающим взглядом впившись в зрачки буйного гостя.
Привратник понуро поплёлся на выход, вытирая кровавые сопли рукавом дорогого кафтана. Когда он сомкнул за собой парадные двери, Мария суровым, холодным голосом промолвила:
– Здравствуй Всеволод. Будь добр, объясни мне, что заставило одного из самых лучших, и самых верных моих людей, врываться в мой дворец, и избивать челядь?
Это обращение, явно заставило управляющего немного поостыть, и он стал сдержанно излагать суть своих претензий:
– Думаю, Вам известна причина моего негодования. Некоторое время назад, я побывал с посольской миссией в Радовеже, где провёл переговоры со смотрящим этого города, Павлом. Зная о том, что Павел был оскорблён своим государем – князем Батурием – я заверил его, что всё войско Белого Края придёт к нему на помощь, если он выйдет из-под покровительства Батурия, и изъявит готовность принести присягу на верность Вам – владычице Белого Края. Павел, положившись на моё заверение, вскоре избил княжьих сватов, и отрёкся от покровительства Батурия, о чём немедленно известил меня через своего посланника. Не теряя времени, я отправил Вам алогичное послание и бросил клич о созыве войска по всей своей области. Через неделю у главных ворот Черска уже собрались три тысячи пеших, и тысяча конных дружинников – отборные воины, лучшее, что может предоставить моя область. А Вы даже не удостоили меня письменным ответом! Я, как полный дурак, просидел несколько недель в полной боевой готовности, а Вы не удосужились написать мне несколько строк с объяснениями! Батурий взял Радовеж, и посадил на кол человека, доверившегося МОЕМУ СЛОВУ! До меня дошёл слух, что, пока Павел умирал в муках, Батурий на его глазах убил двоих его малолетних сыновей, и изуродовал дочь. Теперь, думаю, Вы понимаете, почему я позволил себе ворваться в Ваш дворец, и избить
Мария не смогла удержаться от накатившейся на язык циничной остроты, и притворно заключила, изображая недоумение:
– Так что ж это получается?! Ты – обещал, Павел – предавал, Батурий – убивал, а виновата во всём я?!
Глаза Всеволода округлились, и стали ещё больше наливаться кровью. Настолько пренебрежительного отношения к себе, он явно никак не ожидал, и княгиня уже корила себя за неуместное поведение, а Черский управляющий разразился возмущённой тирадой:
– Я обещал ему помощь, потому что Вы заверили меня, будто наступил самый удачный момент, для освобождения Чёрного Края от тирании Батурия. Едва прознав, что Батурий серьёзно оскорбил Павла, в канун свадьбы своего сына и его дочери, Вы убедили меня отправиться в Радовеж с посольской миссией! Я не желал, но вы настояли, утверждая, что «моя безупречная репутация» сыграет добрую славу Земле Ругов, так как в моих словах никто не усомнится. Вы настаивали, зная, сколько взаимных нападений было между нашими с Павлом уделами. Я и мои люди не раз и не два встречались в бою с Радовежской дружиной, и всегда эти стычки были ожесточёнными и кровопролитными. Мы с Павлом хорошо знали друг друга как враги, и ненавидели друг друга. Но ненависть – это благородное, и вполне природное отношение к открытому врагу, это удел воинов. Другое дело презрение – удел лжецов и трусов. Вы уговорили меня примериться с Павлом, и дать ему определённое обещание. Я поддался на Ваши уговоры, пришёл с посольством во вражеские владения, как будто извиняясь, терпел оскорбительные нападки радовежских придворных, и всё это, во имя возможности разделаться, наконец, с ненавистным Батурием. Павел же, хорошо отнёсся ко мне, и принял моё предложение, закрыв рот своим шавкам, а я ответил ему гнусной ложью, растоптав на корню славу своего Честного Слова только потому, что изначально Вы солгали мне, очевидно даже не собираясь выступать с войском к Радовежу! К тому же, помимо того, что вы позволили себе вытереть ноги о мою честь, Вы ещё и пренебрегли замечательной возможностью, ударить по неполному войску Батурия вместе с радовежцами, в момент внутреннего раскола Чёрного Края! Как вы объясните мне это?!
Во время экспрессивного всплеска управляющего, Мария оставалась внешне вполне спокойной, и едва он утих, она стала так же спокойно, но жёстко и уверенно излагать:
– Начну с последнего. Ты, Всеволод, спрашиваешь, почему я позволила себе пренебречь «замечательной возможностью» ударить по ослабленным войскам Батурия? Так я отвечу тебе: потому что он ещё не достаточно ослаблен. Может Батурий и хороший воин, и даже неплохой полководец, но правитель из него, как гончар из медведя. Ты думаешь, будто я собиралась вести свои войска в битву, чтобы сохранить для Павла Радовежскую область?! Да сдался он мне! Чтоб потом при каждом застолье выслушивать его тщеславные речи, по поводу значимости его вклада в дело победы над Батурием? Нет уж, увольте. Но это только начало. Я хочу вынудить этого неуравновешенного борова, собственноручно перебить всех своих Смотрящих, на которых хоть в чём-то можно положиться. Пусть этот дурак, окажется в кружении одних трусов, воров и лжецов, тогда и повоюем. Я не понимаю, почему ты так переживаешь из-за случившегося. Ты лгал, но ты лгал врагу. Как сказал один древний восточный полководец «Война – путь обмана». Думаю, спорить с этим глупо.
– Да, спорить глупо – никак не желал успокаиваться Всеволод – Но это ВОЙНА путь обмана! На тот момент у нас с радовежцами было перемирие. Я дал человеку своё Слово, и он поверил ему. А теперь он мёртв, мертвы его сыновья. Мне уже никогда не восстановить своего Честного Имени!
– Да перестань – нервно поморщилась княгиня – Неужели ты думаешь, что он согласился, полностью положившись на тебя? Павел по любому обдумал запасные варианты, он не так глуп (Мария еле сдержалась, чтоб не сказать «в отличие от тебя»). Уверена, что, в крайнем случае, он вполне готов был оборонять Радовеж самостоятельно, просто его предали подручные, надеясь на щедрую награду от Батурия.
– Вам, с вашей расчётливой натурой, никогда не постичь моих чаяний – молвил Всеволод резко охладевшим тоном. Возбуждение в его голосе пропало. Создавалось впечатление, что он либо просто устал спорить, либо осознал, наконец, полную бесполезность этого занятия – Вы просто уверены, будто Ваши цели настолько высоки и судьбоносны, что оправдывают любую ложь. Я даже не стану осуждать Вас за это, в конце концов Вам отвечать на Судилище Богов. Я также не обманываю себя в отношении искренности поступков Павла, так как меня и это особо не касается. Меня волнует только моя собственная честность, так как я выбрал её главным ориентиром на своём жизненном пути! Вы, княгиня, лгали мне, и лгали мне сознательно. Лгали, чтобы я, в свою очередь, тоже солгал. Что ж, Ваша задумка увенчалась успехом… Ценой моего честного имени. Похоже, вы находите эту цену вполне приемлемой, даже привлекательной, а моё возмущение видится Вам некой временной детской блажью, ребячеством. Я сделал то, что Вы просили, потому что верил Вам. Теперь я знаю, что вы без раздумий обманули меня, ради достижения своих целей, так как же могу верить Вам впредь?