Счастье Раду Красивого
Шрифт:
Доклад, сделанный Стойкой через час, содержал в себе мало полезного, но за короткий срок невозможно было бы добыть другие сведения:
– Государь, мои люди проехали вдоль реки, переправились ниже и выше по течению, но в получасе езды нигде не видно других молдаван. Это значит, что если мы нападём на Штефана сейчас, подкрепление к нему быстро не подойдёт.
– Нет, - сказал я.
– Мы не будем нападать сейчас. Наши люди утомлены дневным переходом и за минувший час не могли отдохнуть, как следует. Войско Штефана отдыхало больше нашего. Это не пойдёт нам на пользу. К тому же скоро стемнеет.
То же самое я сказал и на совете, который был устроен, когда в лагере установили мой походный шатёр. Мне казалось, что мои рассуждения верны, но на лицах моих бояр ясно читалось, что большинство со мной не согласно, и со мной не спорят лишь потому, что не знают, как меня переубедить.
Как только в шатре поставили стол, Стойка развернул на этом столе большой кусок пергамента и начал угольком чертить линии - карту, но я смотрел не на рисунок, а на остальных бояр, следил за их настроением. Казалось, что они, стоя вокруг стола и вглядывались в рисунок, мысленно были уже за рекой - эти люди стремились вступить в битву. Лишь Нягу не стремился.
Стойка, то и дело дополняя карту, говорил:
– За рекой, вот здесь и здесь, находится лес. Он прикрывает людей Штефана от нападения нашей конницы слева и с тыла, а вот здесь леса нет. Здесь равнина, и если они станут отступать, то пойдут туда. Я думаю, государь, что нам надо ударить пехотой молдаванам в лоб, а на равнину отправить конников, чтобы не дали Штефану убежать от нас.
Я невольно вспомнил о том, что некоторые бояре из числа находящихся сейчас в моём шатре, когда-то служили моему старшему брату Владу и участвовали в его советах. Меня сейчас наверняка сравнивали с моим братом, ведь он любил рискнуть! Разумеется, тот рисковал не бездумно, а старался предугадать действия врага на шаг или на два вперёд. Пусть это были лишь предположения, но они часто оправдывались. А вот я сейчас не мог ничего предугадать и не понимал Стойку, который так уверенно судил о том, что сделают молдаване. Наверняка же этот боярин просто напускал на себя уверенность, надеясь, что я разрешу ему действовать! А я меж тем вспоминал судьбу Хасс Мурата и говорил себе, что неразумный поступок "мальчишки" должен стать для меня уроком.
Мне вдруг пришла мысль, что Стойка, хоть никогда и не служил моему брату, наверняка бы ему понравился. Да, временами дерзок, но зато смел, решителен и в пылу азарта теряет самообладание не до конца. Этот Стойка даже внешне напоминал мне Влада своими чёрными усами!
Если бы я сейчас мог спросить у брата, Влад наверняка бы ответил: "Доверься этому наглецу, он приведёт тебя к победе". Мне захотелось поступить так, но затем на глаза попался Нягу, смотревший на карту с сомнением. Он задумчиво поглаживал свою рыжеватую бороду - совсем как великий визир Махмуд-паша.
Махмуд-паша был мудрее, чем мой брат. Без этого турецкого сановника я бы не получил в Румынии власть, ведь Махмуд-паша тогда, много лет назад, действовал в расчёте на то, что венгры не окажут моему брату обещанной помощи, а Влад надеялся на эту
Так кого же мне следовало слушать? Кто был более прав? Стойка или Нягу, мой брат или Махмуд-паша?
* * *
Ночью Штефан, по-прежнему остававшийся на другом берегу потока, зажёг огни. Разумеется, его люди устали ждать нашего нападения, поэтому выставили дозоры и легли спать. Огни показывали, что дозорные стоят очень плотно, но в то же время было видно, что лагерь невелик.
Я мысленным взором видел повозки, поставленные в круг, и в этом кругу - воинов, спящих поближе к потухшим кострам. Где-то за кругом, конечно, пастись верховые и тягловые лошади, но нечего было и думать о том, чтобы угнать этот табун. Его очень хорошо охраняли, потому что от сохранности табуна зависела жизнь всего воинства. Если б люди Штефана могли, то оставили бы лошадей в кругу возов, но оставлять животных без выпаса не следовало. Голодные кони быстро слабеют.
Я и сам чувствовал усталость. По всему телу часто пробегал озноб, который бывает, когда не выспишься, и хотелось плотнее закутаться в плащ, но вот спать мне не хотелось, потому что думалось, что если засну, то случится что-то непоправимое, а пока не заснул, ещё есть возможность повлиять на ход событий.
На "моём" берегу потока так же стояли в круг повозки, и дозорные так же смотрели по сторонам, а я, глядя на огни молдавского лагеря, почему-то всё время вспоминал одну давнюю ночь.
Вспоминалось, как в тёмном звёздном небе вдруг начали вспыхивать тысячи жёлтых огней - это были зажжённые стрелы, которые сыпались на полусонный турецкий лагерь. В ту давнюю ночь мой старший брат напал на турок, явившихся в Румынию и желавших отобрать у него трон. Я находился внутри турецкого лагеря и потому видел всё произошедшее совсем не так, как оно виделось нападавшим. Огненный дождь казался прекрасным, но в то же время страшным зрелищем, а затем мой брат стремительно атаковал турецкие позиции.
Наверное, поэтому меня не оставляла мысль, что Штефан может ночью напасть на мой лагерь, но эта мысль казалась глупостью. Я вспоминал слова Махмуда-паши, сказанные когда-то о моём брате, чья ночная атака была весьма успешной: "Нельзя повторять одно и то же два раза, потому что во второй раз не повезёт". Вот и молдаване не могли надеяться на успех, если б малым числом напали на меня - согласно моему приказу весь лагерь укрепили основательно.
"Довольно уже беспокоиться, - сказал я сам себе, - иди спать", - и в итоге сам себя послушал.
* * *
Я открыл глаза, едва рассвело. Всё то же беспокойство не давало мне отдыха, поэтому я, с помощью слуг приведя себя в должный вид, вышел в ту часть шатра, которая служила залой заседаний, и велел позвать Стойку, а тот, как оказалось, тоже не спал. Он явился в мой шатёр бодрым, и по всему было видно, что одевался не наспех. Значит, проснулся ещё раньше меня.
– Доброго утра, государь, - с поклоном произнёс боярин, видя меня стоящим возле стола, а я, кивнув в ответ, осведомился: