Счастье Раду Красивого
Шрифт:
Впрочем, ночи были не тёмные. Луна росла. И пусть она была ещё не круглая, но до полнолуния оставалось меньше недели. Ночное светило озаряло землю даже сквозь туман, шедший от реки. Наверное, мы могли бы видеть вражеский лагерь, даже если бы молдаване не зажигали огней.
Эти ночи были совсем не похожи на давнюю безлунную ночь, когда я вместе с турецким войском явился в Румынию, чтобы сесть на трон, а мой брат под прикрытием ночного мрака напал на это войско. И всё же мне почему-то часто вспоминались те давние события и приходила мысль о ночном бое, но я отгонял её: "Это рискованно".
"А
– настойчиво спрашивал внутренний голос.
– Почему ты не хочешь отдать войску приказ готовиться, чтобы напасть на Штефана завтра на рассвете?"
"Потому что утром мне поступят вести от разведчиков. И тогда можно будет принять решение не вслепую", - отвечал я.
* * *
Утром я проснулся радостным. Проснулся совсем рано, когда в шатре ещё царил сумрак, но свет уже пробивался в крохотные отверстия на стыках полотнищ, так что было совершенно очевидно, что ночь кончилась.
"Сегодня всё будет по-другому, - подумалось мне.
– Приедут люди Стойки, привезут сведения и я приму решение, которое так долго избегал принимать. Сегодня я его обязательно приму, и всё будет хорошо. Бояре перестанут смотреть на меня с недоумением, и вместо этого начнут готовиться к предстоящей битве. Мне нужно лишь знать, сколько у меня времени на то, чтобы разбить Штефана и приготовиться к встрече с молдаванами, которые спешат ему на подмогу".
Я был так же радостен весь следующий час, потому что ожидал вестей. Стоя на берегу реки и наблюдая, как восходящее солнце окрашивает белую дымку речного тумана в розоватый цвет, говорил себе: "Скоро приедут разведчики. Они, конечно же, останавливались где-то на ночной привал, а сейчас наверняка уже собирают вещи, чтобы снова двинуться в путь".
Я представлял, как эти люди поторапливают коней, скачут по дороге через поле, ещё покрытое лёгким туманом. Разведчики знали, как важны для меня сведения о молдаванах, поэтому должны были торопиться.
Я говорил себе: "Наверное, в десятом часу они уже будут здесь", - однако наступил одиннадцатый час, но топота приближающихся коней по-прежнему не было слышно.
"Что ж, - сказал я себе, - они могут приехать и позже. Никто не обещал мне сведений в определённый час". Однако время начало тянуться невыразимо медленно. Казалось, что я сам за это время мог не раз проехать тот путь, который люди Стойки обещали преодолеть за день. Мысленно я был сейчас с ними и поторапливал их, затем мысленно возвращался в свой лагерь, а затем - снова оказывался с ними и снова повелевал им торопиться.
Казалось странным, что они не слышат меня, и не исполняют мой приказ. Куда же они запропали?
Я не выдержал, послал за Стойкой и спросил его:
– Когда мне ждать сведений?
– Думаю, скоро, государь, - ответил он, но по лицу боярина я видел, что тот начал беспокоиться подобно мне.
Минуло два часа, но ничего не изменилось. Я сидел в своём шатре на лавке, сцепив руки, и смотрел на носки своих сапог, а также на замысловатые узоры постеленного на землю ковра. Казалось, они представляли собой лабиринт, и если б мой взгляд сумел выбраться из хитросплетений этого узора, уйти от небольшого круга, расположенного в самом центре, то всё стало бы хорошо.
Увы, я не мог найти путь. Мой
Наверное, следовало отвлечься, отдохнуть, но я не мог делать ничего другого. Лишь отдавать всё внимание и все душевные силы этому совершенно бесполезному занятию - поиску выходов из лабиринта, который я сам себе придумал.
Я не заметил, как летит время. Не заметил, что никто не приехал и после полудня, а ещё через некоторое время Стойка явился ко мне в шатёр и с поклоном сказал:
– Государь, нужно решать.
– Что?
– от удивления я даже привстал с лавки, на которой сидел.
– Ты приказываешь мне?
Стойка как будто не обратил внимания на мои слова и повторил:
– Нужно решать.
– Что решать!?
– крикнул я, чувствуя, как во мне закипает гнев.
– Что мы нападём на молдаван, - Стойка произнёс это спокойно, но было видно, что спокойствие даётся ему с большим трудом.
– Если наши люди до сих пор не вернулись, значит, уже не вернутся. Значит, их захватили в плен молдаване и подмога, которая идёт к Штефану, близка.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– спросил я.
– Если наши люди не вернулись, другой причины быть не может. Мы должны напасть на него сейчас, а иначе упустим возможность, и нам придётся биться со всей его армией.
– Я...
– ещё недавно я думал, что готов принять решение, но теперь мне снова что-то мешало.
– Я не могу принимать такие решения один. Нужно созвать совет.
Стойка понурился. Очевидно, представил, как долго будут заседать бояре, и подумал, что ему на совете придётся убеждать не только меня, но и всех участников.
Мой начальник конницы вдруг показался мне очень усталым. У него был вид обречённого, а я, хоть и понимал, чего он от меня ждёт, никак не мог этого выполнить.
Со мной происходило что-то странное: я почти уверился, что теперь нахожусь в другом мире, похожем на наш мир, но более безумном - там, где причина и следствие никак не зависят друг от друга, и всё подчиняется неведомой кривой логике. В этом другом мире все были против меня, и всё вокруг таило угрозу, от которой я никак не мог защититься. Я ничего не мог. Казалось, что всякое моё действие приведёт не к тем результатам, на которые я надеюсь, а к совершенно неожиданным, поэтому не имело смысла что-либо делать. "Ты в любом случае проиграешь и будешь страдать", - шептал кто-то.
Побуждение к началу битвы казалось мне безумством, которое вызовет целый дождь бед на мою голову. Следовало избегать боя любыми средствами, потому что именно во время битвы во всю силу проявилась бы кривая логика сумасшедшего мира. Казалось, всё пойдёт совершенно непредсказуемо. И не в мою пользу. И у меня не будет времени даже подумать об этом, хоть попытаться исправить.
– Нужно созвать совет, - повторил я, ведь если бы решение принял не я, а другие люди, это решение могло иметь правильные, закономерные последствия. Совсем не такие, которые имело бы моё решение, даже если бы оно было точно таким же. Другие люди не находились во власти сумасшедшего мира. В том мире находился лишь я.