Счастье Раду Красивого
Шрифт:
– Хочу знать, насколько подробные сведения ты намерен принести мне сегодня. Вчера ты не мог отправить своих людей в дальнюю разведку, потому что смеркалось, и они всё равно мало увидели бы в темноте. Могли не увидеть даже подмогу, которая идёт к молдаванам. А теперь что ты повелишь своей разведке?
– Уже повелел, государь, - снова поклонился Стойка.
– Одним велел отъехать от нашего войска на три часа пути, осмотреться и затем вернуться. Другим велел отъехать на пять часов. А третьим...
– Отъехать на день и вернуться
– предположил я.
– Нет, господин.
– Боярин вдруг совсем опустил голову, будто виноват.
– Третьим я велел находиться совсем близко к нашим врагам.
– Зачем?
Я уже собирался сказать, что незачем нашим людям крутиться возле чужого лагеря и дразнить вражеских лучников, как где-то вдали раздался грохот. Не гром, а одиночный пушечный залп - стреляли явно не в моём лагере, а если стреляли молдаване, то тем более следовало выяснить, почему. Забыв о степенности, я ринулся вон из шатра, а Стойка последовал за мной, но не выглядел ни взволнованным, ни удивлённым, будто знал кое-что о происходящем сейчас на другой стороне реки и нарочно скрыл от меня.
Выбравшись из шатра, я увидел, что для моего, ещё не вполне проснувшегося лагеря, всё происходящее стало такой же неожиданностью, как для меня. Воины моей личной охраны и мои слуги, а также слуги бояр и некоторые бояре, чьи шатры находились рядом с моим, стояли и напряжённо смотрели в ту сторону, откуда мне послышался пушечный выстрел.
– Что такое? Что случилось?
– негромко спрашивал то один, то другой человек, присоединяясь к толпе, которая с каждым мгновением становилась всё больше.
Никто не шумел лишь потому, что боялся за собственными криками не услышать, если звук, так похожий на пушечный залп, повторится.
На всякий случай многие торопливо препоясывались мечами, но даже за этим занятием продолжали вслушиваться.
Именно благодаря такому вниманию все мы ещё издалека расслышали приближающийся к моему шатру конский топот, а через минуту ко входу в шатёр подъехал десяток конников. Они тут же спешились и поклонились.
– Государь, - меж тем произнёс Стойка, - прости, что действовал, не спросясь, но ты сам желал подробных сведений о неприятеле, поэтому я избрал наикратчайший путь, чтобы добыть их. Велел своим людям поймать кого-нибудь из молдаван, чтобы мы расспросили его, как следует.
Я уже и сам обо всём догадался, потому что видел, что один из спешившихся конников, стоя возле своей лошади и кланяясь, правой рукой придерживает что-то похожее на длинный мешок, перекинутый через конскую холку. Вернее, это был не мешок, а человек с мешком на голове и со связанными за спиной руками.
Тем не менее, слова Стойки произвели самое благоприятное действие на моих бояр, слуг, воинов - словом, на всех, кто сейчас толпился возле шатров. На смену настороженным взглядам и тревожному шёпоту пришли широкие улыбки и
Пленника по знаку Стойки совсем не бережно спустили на землю, поволокли, поставили передо мной на колени и лишь после этого сняли с головы мешок. Рук, конечно, не развязали, а справа и слева встали люди Стойки с обнажёнными мечами, очевидно, призванными убедить пленника, что ему при ответе на вопросы следует вести себя почтительно.
Одежда пленника была простой и, значит, он занимал в молдавском войске невысокое положение. Наверное, поэтому теперь решил вести себя смело - если уж нельзя смело смотреть в глаза своему государю, то почему бы ни отвести душу перед государем чужой страны.
Я видел, что у пленника голова всклокочена, лицо в крови, но с этого лица на меня в упор смотрели два глаза, пылавшие ненавистью. Это казалось даже удивительно: "Когда молдаванин успел меня так возненавидеть? Когда понял, что пойман и не вырвется? Или ещё раньше - когда только собирался в поход? Неужели вся армия Штефана явилась сюда с лютой ненавистью в сердце?"
– Отчего ты так смотришь?
– спросил я.
– Ведь это ты явился в мою землю, чтобы грабить, а я всего лишь защищаю её. Почему же ты смотришь так, будто я первый напал на тебя?
– А разве не ты первый напал?
– ухмыльнулся пленник.
– Я спокойно пас лошадей и никого не трогал. Как только начало светать, мы с моими товарищами погнали лошадей обратно в лагерь. Мы ни на кого не нападали, а вот твои люди...
Я молча смотрел на молдаванина, стремясь, чтобы он первый опустил взгляд. Это означало бы, что человек всё же чувствует за собой вину. Но он её не чувствовал и не опускал глаза. Шмыгнув разбитым носом, пленник продолжал:
– Твои люди появились, будто волки, и поймали меня.
– Значит, это они виноваты, что ты оказался беспечен?
– насмешливо спросил я.
– Будь ты настороже, они бы тебя не схватили.
Мне не было известно, как именно произошла поимка, но я говорил нарочито уверенно, будто всё знаю, и это помогло. Пленник понурился:
– Оно так. И угораздило же меня идти позади всех и чуть отстать. Если б я поторопился... А твои люди, видать, нарочно высматривали того, кто отстанет. До лагеря было всего сто шагов, а они...
– Даже пушки не испугались, - докончил я.
– Нет, - возразил пленник.
– Пушка пальнула по ним уже после того, как они меня поймали арканом и потащили за собой.
– Если б твой государь Штефан сразу ушёл, завидев моё войско, ничего этого бы не случилось, - сказал я.
– Сейчас ты был бы среди своих.
Глаза пленника снова загорелись ненавистью:
– Мой государь Штефан никуда не ушёл, потому что он тебя не боится! Он готов принять бой! Он всем так сказал!
– Несмотря на то, что у меня в несколько раз больше воинов?
– спросил я.