Счастье в декларацию не вносим
Шрифт:
Дом, при должной фантазии вполне способный сойти за замок, стоял на самом краю нехилого такого обрыва. Внизу, против всех ожиданий и правил, раскинулось не море, а милая долина с ровными квадратами желтоватых полей, рощицами, смахивающими на кусочки меха и городком, в котором, по всей видимости, и находилась гостиница, где Эль и компания остановились вчера. Или уже позавчера? Долина была зелена, но не слишком ярка, поля с рощицами пасторальны, городок в меру сказочен и игрушечен. И всё это на фоне великолепного заката, расчертившего небо всеми оттенками алого, жёлтого
Ещё на фоне заката кружились, кувыркаясь и явно играясь… горгульи. Живые, но каменные: крылья их отражали уже тускловатые солнечные блики как не слишком тщательно отполированный гранит или там темноватый песчаник. Да и двигались твари тяжеловато, но в то же время вполне воздушно, не без изящества. Эль, опёршаяся локтями о перила, даже залюбовалась ими.
И любовалось до тех пор, пока две твари не сцепились между собой прямо в воздухе. Находились монстры далековато, поэтому никаких звуков до таможенницы не доносилось, да и тёмные силуэты видно было плоховато – смотреть-то против солнца приходилось. Зато вот вниз, на землю, от дерущихся совершенно определённо летели осколки камней.
Тут-то девушка припомнила, что Полуночье считали миром довольно опасным и, наверное, не зря. Только вот вернуться в комнату таможенница не сумела. Потому что стоило ей обернуться, как она едва не налетела на горгулью, которой успел украситься балкон.
Выглядела тварь вполне прилично, то есть была неподвижна, каменна, в трещинках, пятнах лишайника, с мхом, проросшим из складок крыльев и между когтями на лапах, в тёмных потёках от воды. Только вот глаза, неожиданно голубые, даже какие-то лучистые, смотрелись совсем неприлично, в смысле, выглядели чересчур уж живыми.
– З-здравствуйте, – промямлила Эль, очень остро чувствуя поясницей перила.
– Хай! – непонятно отозвалась горгулья, причём – и это показательно! – рта она не открыла, да и вообще ничем не шевельнула.
Девушка даже оглянулась, но никакого чревовещателя рядом не оказалось. Разве что он в воздухе висел прямо под балконом?
– Чё стремаешься? – выдала горгулья с явно вопросительной интонацией.
– Что, простите? – бекнула Эль.
– Да не бугагай, кисазая, – добродушно отозвался по-прежнему совершенно неподвижный монстр. – Всё ништяк же! Прикинь, мне сегодня старшие ачивку подогнали, так что трипую по-полной, хайп мне не сдался.
Девушка попыталась переварить услышанное – не переваривалось. Даже и в уши-то не лезло, осыпалось пустыми звуками.
– Чего? – осторожно поинтересовалась таможенница.
Горгулья заморгала, едва слышно, но всё-таки поскрипывая веками – звук вышел таким, будто два камня друг о друга потёрлись.
– Ну типа это… Ля! Сло-ожна, – протянул монстр, тяжело шевеля складками на лбу. – Типа: не боись, детка, всё здорово. Мне эта… Хорошо мне, потому как… э-э… Ну, в звании меня повысили. Сама понимаешь, мнэ-э… Скандал не нужён. Кароч, не трону я тебя, не кипишуй.
– Не кипишуй? – уточнила Эль.
– В смысле, не сокращайся, – со скрежетом зевнула тварь.
– Не буду сокращаться,– пообещала таможенница, оценивая длиннющие – в её палец, никак
– Ты чёй-та тут кантуешься? Твоя ж блетхата к северу отсюда.
– А? – вежливо переспросила девушка.
– Ну я ору с тебя! – вяло возмутилась горгулья. – Говорю, чего ты здесь-то забыла? Твоя-то хибара далеко.
– Ты знаешь, где я живу?
– Точняк, – подтвердил монстр. – Мы с жопокрылыми деалки ворочаем: они нам хабар, мы им блестяшки – все в ажуре. Тока они чёта рамсы попутали, какой день рыло не кажут, а флейты-то горят. Не, ты не думай, я не сильно-то агрюсь, но ведь утырки же, скажи![1]
– А теперь всё то же, но только на рагоском, – попросила таможенница.
Между прочим, говорила горгулья чисто, только со странным пришепетыванием, но легче от этого не становилось. Некоторые отдельные слова Эль даже понимала, но общий смысл ускользал, как мокрое мыло.
– За-за-за, – монотонно заявил монстр.
– Чего?
– Смеюсь, – пояснила горгулья, с раздирающим уши скрежетом почесав когтями под крылом. – Ты этим жопокрылым передай…
– Кому?
– Ну этим, – тварь слабо пошевелила крыльями, осыпав на пол балкона каменное крошево, – купидонам. Кароч, передай, что за такой кидняк бро могут и…
Что могут сделать «бро», горгулья пояснить не успела. Или не успел? Так или иначе, но увидев василиска, вставшего в дверном проёме, монстр как-то сжался, мигом потеряв всю усталую вальяжность.
– Пошёл вон, – почти прошипел агент.
– Слушаюсь и немедленно повинуюсь, мой господин, – тоже почему-то шёпотом ответило чудовище, изобразило что-то вроде поклона и слетело, громко хлопая крыльями, будто мокрыми простынями на ветру.
***
Выглядел Валь хмурым – и это ещё мягко сказано. Даже, кажется, очки его словно ночник свет излучали раздражение. Ну а насупленные брови и складка над переносицей вообще ничего хорошего не сулила.
– Как вам в голову могло прийти беседовать с горгулом, да ещё едва на крыло вставшим? – рыкнул василиск, втягивая Эль за руку в комнату и захлопывая дверь на балкон с такой силой, что стекло звякнуло. – Вы совсем разума лишились?!
– А почему мне, собственно, нельзя с ним разговаривать? – огрызнулась таможенница, пытаясь выдернуть из действительно стальной хватки своё уже изрядно помятое запястье.
Безрезультатно, понятное дело.
– Хотя бы потому, что человечина у них деликатесом считается, – выдавил сквозь зубы агент. Длинно выдохнул, поправил галстук, руку девушки всё-таки выпустив и добавил гораздо спокойнее. – Особенно они любят мясо молодых женщин.
– А мне об этом кто-то сказал?
Василиск открыл было рот, явно собираясь что-то ответить, но так ничего и не озвучил, лишь лоб потёр.
– Прошу простить, – выговорил после немалой паузы и с явной неохотой. – Это полностью моя вина, я вас не предупредил. Извините.
У Эль, уже собравшейся было поцапаться всласть и хоть немного напряжение снять, внутри словно шарик сдулся.
– Ничего, – промямлила девушка, – я тоже хороша. Стоило головой думать. Всё-таки не на прогулке в Оленьем парке.