Счастливчик

Леблан Рене

Она, действительно, приняла очень тяжёлые роды у мадам де Витри. И ребёнок, и мать находились на пороге смерти. Окассен шёл вперёд ножками — очень дурная примета. Уже не оставалось никакой надежды увидеть его живым, даже ножки были чёрно-синими. Мадам де Витри, обессиленная болью, уже ничего не понимала.

— Ребёнок наверняка задохнулся, — сказала деревенская повитуха.

Лекарка Николетт сварила своей госпоже болеутоляющее питьё, а потом с помощью своего мужа и господина шевалье извлекла ребёнка из материнского чрева. Она сама тянула дитя

за ножки, а мужчины по очереди давили ладонями на живот мадам.

Когда чёрно-синее создание появилось на свет, Николетт схватила его, потрогала жилки на шее и крикнула:

— Он ещё живой!

Она унесла мальчика на лавку и принялась шлёпать, а потом вдувать воздух ему в ротик. И оживила! Младенец издал слабый писк и задышал. Шевалье де Витри тогда плакал, обнимал лекарку и клялся, что будет воспитывать её дочь, как свою собственную. Маленькой Николетт тогда было семь дней от роду. В отличие от господского сына, она родилась вполне благополучно. За всё время, пока её мать возилась с роженицей, малышка даже не проснулась.

Потом лекарка кормила обоих младенцев, и спали они в одной колыбели, чтобы было проще за ними присматривать. Когда пришло время крестить мальчика, умилённая мадам де Витри, читавшая в юности много рыцарских романов, дала сыну имя Жан-Окассен. Это была дань благодарности умелой лекарке, которая её совсем не оценила, поскольку не читала знаменитого рыцарского романа «Окассен и Николетт». Как впрочем, и других книг — подобно большинству деревенских женщин, она была неграмотна.

Спустя год лекарка Николетт утонула в реке. Как говорили люди, из-за своей чрезмерной доброты — бросилась спасать тонущего мальчишку, но попала в водоворот. Маленькая дочка её осталась на попечение мужа. О нём можно сказать только два слова — бродячий трубадур. Он давным-давно осел в доме Витри, где стал чем-то вроде оруженосца или управляющего. Женился на крестьянке, чем создал двойственное положение своей дочери. А потеряв жену, спился и умер.

Господа де Витри исполнили своё обещание. Они вырастили маленькую Николетт почти, как родную дочь. Она спала в одной кроватке с их единственным сыном, ела за одним столом с господами. Шевалье де Витри на равных учил Окассена и Николетт читать, писать и играть на лютне. Мадам Бланка заботилась о том, чтобы Николетт умела всё, что требуется воспитанной девице — вышивать, плести кружева, ткать узорные ткани.

Но благородное воспитание не стёрло главной границы между Николетт и Окассеном. Мальчик был дворянским сыном, а девочка — всего-навсего дочь деревенской лекарки и бывшего трубадура. Она делала в доме ту же работу, что и служанка Жилонна — стряпала, мыла посуду, прибиралась и стелила постели.

— Смотри-ка! Рыцарь! — воскликнул Окассен, без капли смущения рассматривая незнакомца.

Тот устало снял шлем и вытер мокрое от дождя лицо.

— Давай, зови мать, щенок! Ишь, подлое семя!

— Вы за что меня так?— изумлённо спросил Окассен.

— А зачем ты побил

сестру?

Рыцарь погладил Николетт по волосам, и она посмотрела не него с благодарностью и восторгом.

— Твоя сестра сгодилась бы в жёны английскому королю и германскому императору. Вот ангелочек!

— Она мне вовсе не сестра, — надувшись, возразил Окассен. — Она дочь дворовой девки. А вы привезли вести матушке?

— Да, — сердито ответил рыцарь. — Если бы не это, я был бы дома на две недели раньше. Сделал крюк из-за вас. Веди в дом, дурацкий мальчишка!

Николетт помчалась на кухню и принесла кружку с согретым вином, а на глиняной тарелке — пирог с творогом.

— Ей-богу, — сказал рыцарь, отхлебнув вина, — не будь у меня жены и четверых щенков, я бы посватался к тебе, детка. Ты же хороша, как свет небесный!

И поцеловал Николетт руку. Потом обернулся к Окассену.

— Где твоя мать, парень?

Окассен объяснил и предложил послать Николетт на мельницу за мадам де Витри.

— Сам иди под дождь! — нелюбезно отозвался рыцарь.

Он вытянул ноги к скудному огню в в камине, порылся за пазухой и вытащил письмо, обёрнутое в кусок кожи.

— Отдашь матери. Скажешь, что это прислал её брат, который живёт в Венгрии.

— Да, это дядя Жакмен, матушка рассказывала! — быстро сказал Окассен.

— Не перебивай старших, неуч! Дядя твой служит лекарем у короля Сигизмунда, и ему там неплохо живётся. Уж куда лучше, чем твоей матери здесь.

С этими словами рыцарь обвёл взглядом заплесневелый потолок и линялые гобелены на стенах.

— Он ей всё подробно описал в письме. А ещё скажи, пришлёт к вам меньшого сына, с хорошими деньгами, потому что желает, чтобы его здесь воспитали рыцарем. А теперь всё, я поеду, мне к ночи надо быть в городе.

Окассен сразу стал разворачивать письмо, а Николетт пошла проводить рыцаря до ворот.

— Скажите, сударь, значит, вы побывали в Венгрии? — вежливо спросила она.

— В Венгрии, в Сербии, в Болгарии, — с невесёлой усмешкой ответил он. — Я был среди тех, дочка, кто проиграл Никопольскую битву чёртовым туркам.

— И красивая это страна — Венгрия? — спросила Николетт.

Когда она услышала названия неведомых стран, у неё почему-то сладко замерло сердце. Совсем как при звуках старинных песен, которые разучивал с ними шевалье де Витри. В песнях всегда упоминались дальние страны, чудесные замки, прекрасные девы и доблестные рыцари.

— Ничего себе, — ответил рыцарь. — Вино там хорошее и девушки. Ну, храни тебя Бог, крошка!

Он дал шпоры коню и поскакал по раскисшей от дождя дороге.

Мадам де Витри вскоре вернулась, а следом приехал её муж, весь мокрый от дождя, со скудной добычей — двумя линялыми зайцами. Окассен немедленно вручил матери письмо, и она принялась разворачивать его, даже не сняв плаща.

— Бог ты мой! Братец Жакмен! — невыразительно проговорила мадам Бланка. — Я его лет тринадцать не видела.