Счастливчик
Шрифт:
— Будто ты не путаешься с девками? — спросил Окассен. — Альом рассказывал мне, как вы с ним по весне водили девок в лес. Фу! Немытые крестьянки, они же вонючие, как кобылы!
Бастьен молчал. Он невольно оглянулся в сторону южной башни, в которой жила семья Люссона. А вдруг Мелинда выглянет в окошко?
— Я потому и подумал, что ты спишь с ней, — продолжал Окассен, выразительно кивнув в сторону южной башни.
— Оставь её в покое! — с внезапной яростью ответил Бастьен. — Если она тебе не по нраву, это не значит,
Его вспышка, кажется, припугнула Окассена, во всяком случае, он перестал улыбаться.
— Не трогаю я твою Мелинду, упаси Бог. Что ты злишься из-за чепухи? Я пошутил. Только если она узнает, что ты водишь шашни с деревенскими девками, то не выйдет за тебя.
— Все это делают, — процедил сквозь зубы Бастьен.
— Я — нет. Я ими брезгаю, — отозвался Окассен.
Они пересекли двор, помахали приветственно начальнику стражи, который неподалёку беседовал с замковым управителем.
— Ты так заболеешь, — сказал Бастьен. — Если мужчина не спит с женщинами, он страдает бессонницей и душевными расстройствами. Мне это отец говорил, а он лекарь.
— Душевные расстройства получаются из-за грехов, а плотские связи без брака — грех, — уверенно возразил Окассен. — Твой отец живёт среди нехристей, вот и набрался от них всякой ереси. Я ни с кем не буду спать до свадьбы. Аббат говорит, что это правильно.
— Аббат сам похаживает к Жервезе-вдове, — с беззлобной усмешкой сказал Бастьен.
— Ты врёшь! Чёрт тебя раздери, ты врёшь!
Окассен так заорал, что воробьи и галки стаей сорвались с карнизов, а Мелинда, стоявшая в дверях замка, вскрикнула от ужаса.
— Что с вами, мессир де Витри?
Она подбежала к юношам. Полосатый шлейф тащился за ней по каменным плитам, и Окассен покосился на него с отвращением. Он где-то слышал, что носить шлейф дурно, ибо это смахивает на хвост дьявола.
— Ничего, мы просто поспорили с кузеном, — холодно ответил он.
Мелинда достала из кошеля на поясе мятную пастилку и протянула Окассену:
— Возьмите, это вас успокоит, любезный друг!
Бастьена точила ревность. Видно, действительно, отец Мелинды настраивает её на Окассена. Конечно, по местным меркам — это достойная партия. Пусть Витри и бедны, но они из уважаемого дворянского рода, а богатство отца Бастьена — неведомо где, да и есть ли вообще? Люссон не верил, что лекарь может быть богат. И вообще считал позором служить лекарем, да ещё в каких-то сарацинских землях.
— Кто из вас победил сегодня в поединке? — вежливо спросила Мелинда.
— Была ничья, — поспешно сказал Бастьен. — Кузен слишком увлёкся атакой, а я ушёл в глухую защиту. Получился бой шершня со стволом дуба.
Мелинда засмеялась. Веселье делало её лицо поистине чудесным — огромные янтарные глаза сияли, белые зубы сверкали. Всё в ней было прекрасно — и рыжевато-каштановые косы, уложенные кольцами на висках, и удивительной длины
« Словно огонь пожирает меня, когда я смотрю на неё, — с тоской думал Бастьен. — Я бы растопил её, как воск своими ласками, довёл бы её до вершин наслаждения. Разве кузен это сумеет?».
Но Мелинда смотрела только на Окассена.
— Значит, вы всегда нападаете? —мурлыкающим голосом спросила она. — Думаю, вы будете брать штурмом великие замки и города...
Окассен польщённо улыбнулся.
За обедом кузен Альом, старший сын Ролана де Суэз, потихоньку предложил кузенам «устроить весёленькую вылазку, когда стемнеет».
— Какую? — тотчас спросил Бастьен.
— Старик Готье вчера поставил на реке верши, и сегодня они, должно быть, битком набиты угрями. Давайте наведаемся туда в темноте и вытрясем их?
Окассен и Бастьен переглянулись.
— Готье — вредный старикашка, — подначивал Альом. — Помните, как он ночью швырял по нам камни из пращи?
— Хотя мы просто ехали мимо, — отозвался Окассен. — Да, противный старый хрыч.
— И у нас будет паштет из угрей, — со смехом добавил Альом.
На том и порешили. Едва стемнело, подъехали к реке, привязали коней к молодому дубку шагах в двухстах от дома рыбака. Потом разделись и пошли к сетям по мелководью, натыкаясь в темноте на тростники.
Альом уже шарил в воде руками, когда Окассен вдруг взвыл — он наступил на острый корень.
— Тихо ты! — зашипели на него братья.
Но во дворе Готье уже залаяла собачонка, и сам рыбак побежал с факелом к воде.
— Кто там, сукины дети? Убью!
Юноши выскочили из воды и бросились к своим коням. Окассен, хромая, бежал последним. Готье, несмотря на возраст, быстро догнал его и огрел палкой по спине.
Бастьен и Альом поспешно одевались, а Окассен шарил в седельной сумке трясущимися от злобы руками. Юноши и опомниться не успели, как в руках у него вспыхнул огонь. Окассен держал стрелу с наконечником, обмотанным горящей просмолённой паклей. Секунда, и он метнул её из лука. А стрелял он лучше всех в замке Суэз.
Стрела воткнулась в соломенную крышу хижины, которая мгновенно загорелась. Оранжевый столб огня поднялся на рекой.
— Ты сдурел? — крикнул Альом. — Ведь он в одиночку не потушит пожар!
— Он ударил меня, этот паршивый холоп, он посмел меня ударить! — с яростью отозвался Окассен.
Бастьен быстро посмотрел на Альома:
— Скачем в деревню!
Они оглядывались на скаку. Хижина, выстроенная из старого дерева и тростника, полыхала, как факел. Окассен не оборачивался. На лице его застыло упрямая злость, как у обиженного ребёнка. Проезжая мимо церкви, Бастьен ударил в стоявший на пригорке пожарный колокол. А дальше юноши поскакали к замку, молясь в душе, чтобы никто их не заметил.