Щит света
Шрифт:
— А как души уходят, когда тела умирают?
Я не видел смысла ничего скрывать, поэтому рассказал:
— Душа покидает тело в момент смерти. Обычно почти сразу после похорон на кладбище появляется ангел, что предложит пройти за ним, откроет душе проход в свет. Жесткой привязки по времени нет, ангел может и до похорон душу навестить, а может и через пару дней. Заодно он обязательно по окрестностям пройдется, вдруг там еще неупокоенные души остались, которым их земное посмертие надоело. Тех, кто хочет остаться, не трогает. Свобода воли — это
— А если, положим, смерть случилась в лесу и телом никто не занялся, тогда что? — поинтересовался Вроцлав.
— Все равно ангел появится поздно или рано. Спешить не будет, это верно. Но и вниманием новопреставленного не обделит.
— А те души, которые за ангелом не пошли и захотели здесь остаться, они как?
— Поначалу душа держится неподалеку от тела, потом может облететь все дорогие ей места, попрощаться. Но затем непременно её обратно к телу притянет. Так и будет возле него находиться в ожидании, пока ангел вновь эту душу с собой не пригласит.
Вроцлав неожиданно остановился и посмотрел на меня.
— А ты стал ангелом?
М-да, так меня еще ни разу не называли, но все когда-нибудь случается впервые…
— Нет, я щит света и его верный слуга. Но, как и ангелы, могу открывать душе проход к свету.
— А в чем же разница между вами?
— Ангел своих подопечных еще и сопроводит. Они туда-сюда между землей и светом мотаются вообще безо всяких проблем. А я, что называется, у калитки постою и вслед рукой помашу.
Вроцлав кивнул своим мыслям, и оставшийся путь мы проделали в молчании.
Могила его жены выделялась на фоне соседских. Была ухожена настолько, что казалось, здесь каждая травинка идеально выверена, каждый цветок. Вот только портрет, принадлежащий, судя по всему, кисти того же мастера, что намалевал семью той мертвой девочки, выцвел от времени и поблек.
— У меня в комнате копия, там Ульяночка вообще как живая вышла, — сказал Вроцлав, заметив мой взгляд.
Я прислушался. Больше для проформы, потому что душ поблизости я не ощущал.
— Прав был Марк Антонович. Ульяна давно ушла, ошибки быть не может.
Вроцлав тяжело вздохнул, услышав мой вердикт. По его щеке сползла одинокая слеза, которую он тут же смахнул рукавом.
Мы еще немного постояли возле могилы. Безутешный вдовец поправил цветок, который склонился набок, вернув месту красоту симметрии, что-то беззвучно прошептал, да мы и отправились обратно.
— Слушай, а кто у вас портреты эти пишет?
— Сын старого кузнеца, — отозвался Вроцлав, вынырнув из задумчивости. — Поначалу у него не слишком похоже выходило, но он упорный, руку набивал. Теперь большие деньги за свои поделия берет. Может и памятный для дома нарисовать, а может и для кладбища, тогда он поверху еще особым лаком обрабатывает, чтобы подольше простояло.
— Получается, он всех людей знает? Или хотя бы пару раз видел при жизни? Иначе как рисовать-то?
— Нет, в том-то и дело! К нему даже издалека люди едут, которые про его талант прослышали. Рассказывают
— А Ульяну твою он видел?
— Мельком, когда у нас свадьба была. Я ведь рассказывал, Ульяна с Пятигорья. Поэтому да, я с ним полдня провел, пока про её лицо в подробностях малейших рассказал, а он старался её образ поймать.
— И похоже вышло?
— Очень, — кивнул Вроцлав.
— А сможешь меня с этим мастером свести? Есть у меня к нему одно дело.
— Так давай сразу туда и отправимся. Его дом рядом с отцовским стоит. Я к кузнецу зайду про твою лопату потолковать, а ты к сыну, — оживился управляющий.
Сын кузнеца вопреки ожиданиям оказался худым и невысоким мужиком лет тридцати пяти. Его редкие светлые волосенки были зачесаны назад, на лбу уже появились заплешины. Но на жизнерадостности Анисима, как звали художника, это не сказалось ни капельки.
Он выслушал мой заказ, коротко кивнул и пригласил в комнату, которую оборудовал под мастерскую. Взял в руки уголь и вопросительно посмотрел.
Надо отдать должное его мастерству. Уже через час из-под его рук вышел весьма узнаваемый портрет того сеятеля в белых перчатках, лицо которого успел засечь и передать мне Цап. Узнав, что портрет этого господина маслом мне не требуется, Анисим от оплаты категорически отказался, сославшись на какие-то свои особые приметы. Дескать, раз человек жив, деньги за труд брать грех большой, и всё равно ему практиковаться надо постоянно…
Ерунда какая-то. Почему тогда у Анисима не толпится очередь из селян, которые хотят себя в угле запечатлеть? Причем за бесплатно! Где тут собака-то порылась?
Я задал этот вопрос Вроцлаву, который уже поджидал меня за забором у дома кузнеца.
— Смешной ты, Демьян, уж прости. У кого его семья надел арендует? У тебя. Тем более Спиридон уже до всех донес, что ты начнешь строго со всех спрашивать, вольница, что при Новаках была, закончилась безвозвратно. Ему тебе услугу важную оказать час времени заняло. Всего час. Зато он теперь на твою благодарность ответную рассчитывает, что не будешь ты лютовать сверх меры. Отец его, кстати, тоже от оплаты наотрез отказался. Сказал: «Скую Демьяну наилучшую лопату, которую в самом Смоленске не найти».
Не то чтобы я был рад взваливать на себя подобные долги, но сказать Савватьевичу, чтобы сделал послабление для семей кузнеца и его сына, мне было несложно.
Вопреки ожиданиям, он успел вернуться в усадьбу раньше нас.
— Вот, гляди, — развернул он передо мной огромный лист. — Тут, конечно, не все четко бьется, я всё-таки не землер. Но вот план твоей землицы. Вот я закрасил ту, что используют в дело. А вот сколько простаивает без толку из-за лентяев, — ткнул он пальцем в солидные пятна.