Сделано в Японии
Шрифт:
Уже в лифте я заметил в адрес Канеко:
— Наших у вас, я гляжу, много работает.
— Каких «наших»?
— Тех, кто раньше у нас, в международном, работал…
Бывших наших, я хотел сказать…
— Заметили?
— Заметил. Только фамилии их не помню.
— Сима…
— Да, Симу из китайского помню. Двух других — нет.
— Ямада-сан из отдела Южной Азии. — Канеко пропустил меня перед собой сквозь разъехавшиеся двери лифта. — И Китано-сан — из корейского, помните его?
— Китано, да! — Я хлопнул себя по лбу — А я вспоминал: то ли Наката,
— Танака-сан из англоязычного отдела у нас тоже теперь работает. Он ушел уже. Вы кофе будете?
Мы сели за столик наполовину заполненного, несмотря на поздний час, нашего нового кафетерия, своим дизайном и, увы, ценами походившего на солидный ресторан. Я опять взглянул на часы, прикинул, на сколько может растянуться наша строгая мужская беседа с Канеко, и решил все — таки ограничиться только кофе, лелея в глубине безграничной души порядочного семьянина довольно сильную еще надежду поужинать дома. Канеко заказал два кофе и себе набор треугольных сандвичей с тунцовым салатом и жареной курицей.
— Минамото-сан, сначала ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: почему, собственно, вы вдруг джипами заинтересовались? — Канеко сидел передо мной теперь более серьезным, но менее напряженным, чем три минуты назад в отделе.
— Про ночные дела в Отару ты знаешь, да?
— Знаю.
— Про мои обязанности в русском отделе еще не забыл?
— Нет, не забыл. Убийства на вас, Минамото-сан.
— Вот — вот, убийства.
— То есть сейчас вас должен интересовать убитый… Как его фамилия там?
— Ищенко была его фамилия.
— Ага, Ищенко, — кивнул Канеко и принял от официантки тарелку со своим сандвичами. — Не хотите закусить?
— Нет, спасибо. В тунцовом салате лук, а мне домой ехать. Ты-то не женился еще?
— Женишься тут! — Канеко впился зубами в трехслойный треугольник, и в мою сторону поплыл ненавистный с детства аромат сырого лука. — Сегодня еще часа три сидеть — не меньше. Пропади он пропадом — этот дорожный отдел!
Перевод есть перевод, сам нашу систему знаешь. Против системы не попрешь.
— У меня перевод по контракту только в две тысячи четвертом… — прошамкал Канеко набитым ртом. — Да и то в пределах международного управления.
— Чего?
— Ничего. Меня в дорожный отдел раньше срока перевели… И против условий контракта…
— Почему?
— У Нисио-сана нашего… вашего… спросите! — При имени моего нынешнего и его бывшего начальника успокоившиеся было угольки канековских глаз вновь вспыхнули горячим антрацитом.
— При чем здесь Нисио-сан?
— При том. Это я уже потом, от Гото-сана узнал: была, оказывается, команда сверху по его, Гото, заявке в прошлом октябре.
— Какая команда? Я не знаю ничего. — Я отхлебнул из белой чашки слабо напоминающей заявленный в меню «эспрессо» жидкости цвета вперившихся в меня очей капитана — дорожника.
— Такая команда… Дорожный отдел расширили в прошлом году. Пять штатных единиц им передали…
— Как это расширили? Начальство же постоянно нам песни поет про то, что в бюджете денег нет и чтоб подмоги не просили!
— Вот — вот! А дорожников расширили.
— На какое дело?
— На такое! Я же не сменил там никого! Понимаете?
— Не понимаю! Перевод есть перевод. Один отработал, его в другой отдел перевели, на его место следующего взяли — обычное дело.
— Никакое тут не «обычное» дело!
— Да объясни ты толком, Рикио-кун! — Я попытался разобраться в объявших меня негативных чувствах: что меня сейчас больше раздражает — недомолвки закипающего Канеко или ядовитый луковый миазм, который исходил теперь не только от сандвичей, но и из его рта? Нет, лук пока все — таки перевешивает…
— Объясняю! Была команда: сплавить из каждого иностранного отдела международного управления по одной штатной единице в дорожный отдел. Вот полковник наш меня и перевел туда — с зарплатой, со всеми причиндалами.
— Нисио?
— Нисио.
— А почему тебя, а не, например, Накагаву? Он же к машинам как-то поближе.
— А Накагава в русском слабоват, да и в России никогда не был.
— А ты был?
— Весь декабрь.
— Чего?! — Я же отчетливо помню, как в конце ноября Канеко сдал дела и, перед тем как с января начать тянуть лямку у дорожников, взял не отгулянный летом отпуск, заявив, что поедет к предкам в Сендай.
— Того!
— Ты же в Сендай поехал!
— Не был я ни в каком Сендае! Мать так обозлилась на меня! Я у них три года уже не был с этой работой!
— Где ж ты был?
— Меня Нисио с Гото во Владивосток посылали.
— Как во Владивосток?! — Вот это новость. Командировки в Россию у нас в отделе — достояние всеобщей гласности и явление неограниченной демократии. Командировочного туда собирают (или, как шутит мой друг Ганин, «соборуют») всем скопом, давая полезные практически советы и магазинные наказы: купить, скажем, гречки с черным хлебом или семян свеклы и кабачков. А тут, значит, Канеко поехал во Владивосток с секретной миссией, и я об этом ничего не знал! Не то чтобы меня тянуло в стольный град Приморского края, имеющий в Японии репутацию второго после соседней Находки по уровню бандитизма города России, но сам факт засылки туда Канеко без моего ведома был для меня, несомненно самого большого специалиста по всему что связано с нашим шумным северо-западным соседом, весьма и весьма оскорбительным. Меня потянуло плюнуть в гнусный столовский кофе, вызывающе дисгармонирующий пышному интерьеру и полететь в отдел, чтобы наорать на хитроумного Нисио, разыгравшего за моей спиной с главным дорожником Гото такую подлую комбинацию.
— Так, во Владивосток! Послушайте, господин майор! Секрета здесь нет никакого, но и распространяться по этому поводу ни мое нынешнее, ни мое прошлое начальство не любит.
— А ты, значит, любишь?
— У меня выхода другого нет!
— Из чего выхода?
— Да мы все с ребятами, как в западне какой-то!
— С какими ребятами? С Симой и Китано с Ямадой?
— Да. Их же по той же схеме в дорожный отдел перевели — чуть раньше, правда, но для того свои причины были.
— Ну?