Сделано в Японии
Шрифт:
— А с экономическим с какого бока?
— Да вот тот же пакистанский ресторан проверять. Нам нужно в их бухгалтерию влезть, чтобы документально подтвердить, что их заведение по своему основному профилю дохода не приносит. А ребята из экономического говорят: у пакистанцев формально никаких нарушений нет, жалоб на них тоже нет, идите к налоговикам. А налоговая полиция — это вообще уже другое ведомство. Тем более что с налогами у пакистанцев все чисто. Короче, руки связаны…
— А Нисио наш что?
— А что Нисио?.. Мужик он неглупый — понимает все. Но только зачем ему на себя
— Ну понять-то его можно, конечно…
— Понять можно, но согласиться с такой позицией я не могу.
— Мыс тобой пока не начальники, Рикио-кун…
— Да уж!..
— Вот будем начальниками — объединим с тобой наши отделы и проложим в Россию дорогу, чтобы твой отдел с нашим даже на формальном уровне связан был бы.
— Вам бы только смеяться, Минамото-сан…
— А чего нам с тобой плакать, Рикио-кун, прикинь сам. У тебя внедорожник есть?
— Нет, у меня «тойота — старлет» старенькая.
— Вот и не паркетник даже. И у меня ни своего внедорожника, ни паркетника — у жены. И будет ли когда — сомневаюсь.
— Вас послушать, господин майор, так получается, что мы должны только средним классом заниматься.
— Да я сегодня имел беседу в Отару с хозяином «челленджера», того, что угнали. Он, знаешь, никакой не бомонд, весьма, надо сказать, посредственный класс. Эти покупки — они не столько от достатка, сколько от недостатка.
— Какого недостатка?
— Недостатка уверенности в себе, от малодушия, понимаешь?
— Не совсем.
— Ты зимой на «старлетс» на своем ездишь?
— Конечно.
— Он у тебя полноприводной?
— Нет, конечно, только переднеприводной.
— Вот. По снегу по нашему да по льду нормально идет?
— С трудом.
— Но ты же на ней не бьешься?
— Да нет вроде.
— Вот. И я на своей старушке ползаю по обледенелым горкам — и ничего. А почему все это?
— Почему?
— Потому что мы с тобой в себе уверены! А Катагири твой — нет!
— Какой «мой Катагири»?
— Да хозяин этого «челленджера».
— Красиво говорите, Минамото-сан. Вы домой-то пойдете, время уже. — Канеко опять дохнул на меня луком и начал вставать из-за стола.
Я поднялся следом и, прежде чем двинуться к выходу, инстинктивно огляделся по сторонам. Кафетерий почти опустел, пара майоров из уголовного розыска дымили сигаретами над пустыми кофейными чашками, старичок в штатском мирно дремал, уронив посыпанную мукой времени голову на крутое брюшко… А за столиком у выхода восседал Нисио. Вот это был номер! Интересно, давно он здесь появился? И столик перед ним пустой: ни чашек с кофе, ни плошек с рисом. Канеко, увидев бывшего своего шефа, передернулся, словно испугавшись за все запальчивые слова в его адрес, которые он мне только что не
Мы прошли к выходу, Нисио, крякнув, поднялся нам наперерез:
— Поговорили, утята?
— Покрякали, Нисио-сан. — Я перед полковником ни в чем не провинился пока, поэтому имею полное право шутить и пикироваться. — А вы кофейку зашли попить, да?
— Ага, кофейку — кофейку, — ехидно заулыбался Нисио. — Пошли давай!
Мы втроем вошли в лифт, и, едва двери за нами сдвинулись, лисья ухмылка с лица Нисио улетучилась, и он ледяным голосом, которым пользуется крайне редко, промолвил:
— Ребята, давайте жить дружно!
— А мы и не ссорились, господин полковник! — попытался сымитировать бодрость и оптимизм Канеко.
— Не сомневаюсь, Рикио-кун, не сомневаюсь. Я о другом: давайте друг другу ничего плохого не делать, ладно?
— Ладно-то ладно, Нисио-сан, но не очень понятно. — Я действительно не мог уловить, к чему. он клонит.
— Понимать тут нечего, майор Минамото! — Нисио рукой показал мне на выход.
Я вышел из лифта, двери опять бесшумно сдвинулись, и Нисио с Канеко продолжили свой путь вдвоем.
Я зашел в отдел, взглянул еще раз на образовавшийся в мое отсутствие ворох заказанных мною бумаг, подумал, брать их с собой домой или не брать, решил в конечном счете не портить себе первый вечер долгой рабочей недели и махнул рукой корпевшему над документами Накагаве.
Я вышел на улицу через боковой подъезд, тот, что поближе к вокзалу и на ходу нажал на сотовом кнопку с домашним номером. Дзюнко долго не брала трубку; но в конце концов откликнулась:
— Да, Такуя! Ты где?
— Я иду на поезд.
— Значит, когда будешь?
— Значит, минут через сорок — пятьдесят.
— Хорошо!
Это ее «хорошо» меня смутило, что-то предательское было в этом излишне сладком «хорошо»:
— Там у вас все в порядке?
— Да, все в порядке. Давай приезжай скорей. Мы без тебя ужинать садиться не будем! Папа сказал, что надо тебя подождать.
Ах вон оно что! Тесть заявился! Теперь понятно, почему мне так резануло слух это ее «хорошо». Встречаться с тестем мне не хотелось, как, впрочем, никогда не хочется. Не могу себя заставить с ним общаться, хотя никаких формальных и неформальных поводов для размолвок у нас с ним никогда не было. Что в нем такого, что я никак не могу принять, сказать сложно: речь у него правильная, манеры безупречные, ума — палата. А я в с свои сорок с огромным гаком, как лопоухий первоклассник, выискиваю предлоги, чтобы с ним не пересекаться. Конечно, полностью избежать контактов мне не удается, но к минимуму я их все — таки свел. Вот сейчас, например, чего он приехал? Были же выходные, вчера только Дзюнко с ним по телефону разговаривала… О чем, кстати, разговаривала? Я толком не слышал. Потому что не слушал. Потому что бейсбол смотрел: телевизор в гостиной орал громко, а Дзюнко ужин готовила и говорила из кухни. О чем говорила? Но это в данном случае совсем не важно — важно, что тесть сейчас сидит у меня дома, видимо, с привезенным итальянским уксусом (как же он называется-то?) и что меня домой как-то вдруг тянуть перестало.