Седьмая чаша
Шрифт:
Дверь палаты Адама была открыта. Эллен сидела на стуле напротив мальчика, закованного в цепи. Жестокая, но необходимая мера: случившееся на Лондонской стене не должно было повториться.
— Ну давай же, Адам, — мягко уговаривала Эллен, — возьми ложку и кушай. Не буду же я кормить тебя с ложечки как маленького! Агу-агу-агу, — пропела она детским голоском.
К моему удивлению, Адам отреагировал на это беззлобное подшучивание улыбкой, которая, впрочем, почти сразу исчезла с его лица. Он взял ложку, миску и под присмотром
— Молодец, Эллен! — восхищенно проговорил я. — Первый раз вижу, чтобы Адам улыбался!
Женщина покраснела, вскочила на ноги и сделала книксен.
— Простите, сэр, я не увидела, как вы вошли.
— У меня назначена здесь встреча с доктором Малтоном.
— Да, он должен скоро прийти. А я тем временем пытаюсь рассмешить Адама. Он пока не смеется, но улыбаться, как вы видели, уже начал.
Адам быстро поглощал похлебку, не обращая на меня никакого внимания.
— Я слышала, король внес в парламент законопроект, который запретит женщинам читать Библию? — спросила Эллен.
— Да, женщинам и необразованным простолюдинам.
Она грустно улыбнулась.
— Все возвращается на круги своя. Что ж, может, так тому и быть. Ведь именно в результате нововведений Адам и рехнулся. Его рассудок не вынес их.
Я подумал: «А может, она инакомыслящая и запрет покидать пределы Бедлама вызван именно этим?»
Однако Эллен говорила без всякого фанатизма, даже с некоторой отчужденностью. Я посмотрел на закованную в цепь ногу Адама.
— Эллен, я не знаю, почему вам не разрешено покидать этих стен, но если я хоть чем-то могу помочь, я с радостью сделаю это.
Она вымученно улыбнулась.
— Спасибо, сэр, но я всем довольна.
Выражение ее лица, впрочем, говорило об обратном. Да и как столь умная женщина может довольствоваться жалким существованием в этой убогой обители, куда и новости-то доходят лишь по прошествии многих дней?
Адам доел, встал на колени и принялся молиться:
— Отец небесный, прости меня, ибо я согрешил против Света! — зашептал он. — Я греховен…
— Теперь, когда он сыт, пускай немного помолится, — сказала Эллен. — По крайней мере, до прихода доктора Малтона. Это, кстати, тоже его идея — наладить отношения с Адамом вроде как по договоренности: ему разрешают молиться, а он за это делает то, что положено.
— Вы замечаете в нем какие-то перемены? — спросил я.
— Мне кажется, да. Но Адам — тяжелый случай. Вчера он проснулся, за окном щебетали птицы, а он заявил, что они оплакивают его грехи.
— Вы выполняете тяжелую работу, Эллен. Тяжелую не только для женщины. Лично я не смог бы ее делать. Представляю, насколько трудно вам все время находиться рядом с этими несчастными. Общение с любым из них — это настоящий подвиг.
— А разве в этом мире что-нибудь дается легко? — философски спросила она, но я понял, что мои слова задели ее.
Чтобы сгладить неловкий
— Только что встретил родителей Адама. По их мнению, у мальчика налицо улучшение.
— Мне тяжело смотреть на его отца. Большой, сильный человек, он чувствует себя совершенно беспомощным!
— Со смотрителем Шоумсом проблем больше не возникало?
Эллен снова улыбнулась.
— Нет, сэр. Благодаря вам. Он даже разрешает мне приводить Адама в гостиную, чтобы мальчик находился в компании других пациентов. Доктор Малтон говорит, что это важно для Адама — оказываться в обществе других людей, вырываясь хотя бы изредка из того скорбного мира, который он для себя создал.
— По словам Шоумса, Адам нервирует других пациентов.
— Но уже меньше, чем раньше. Они просят его перестать молиться и молчать. Это тоже неплохо для него. Тут каждый может помочь другому. Но к сожалению, не себе.
— Это не совсем так, — послышался голос от двери, и в комнату вошел Гай.
Я с удивлением увидел в его руке Новый Завет. Мой друг выглядел усталым, и я почувствовал себя виноватым за то, что накануне заставил его мчаться в Линкольнс-Инн.
— Что с Билкнэпом? — спросил я.
— Доктора Арчера надо бы привлечь к суду за предумышленное нанесение тяжких телесных повреждений. Как я понял, Билкнэп обратился к нему с жалобами на непрекращающиеся боли в животе. Из-за них он перестал есть и ослаб, а Арчер своими постоянными кровопусканиями и промываниями желудка ослабил его еще больше. Неудивительно, что он решил, будто умирает. Я прописал ему хорошее питание и постельный режим в течение недели, а потом он сможет отправиться восвояси, и врачебная помощь будет ему не нужна.
— Спасибо тебе.
— Боюсь, миссис Эллиард не понравилось, когда я сказал, что ей в течение некоторого времени придется ухаживать за ним.
— Дороти можно понять. Зрелище Билкнэпа, лежащего на пороге ее дома, напомнило ей мертвого Роджера.
— Она добрая и жалостливая женщина. Я, к своему стыду, даже немного сыграл на этом. Но твоими стараниями Билкнэп теперь мой пациент, и его здоровье для меня превыше всего.
— Не сомневаюсь, — ответил я, а про себя подумал: «Черт бы побрал этого негодяя!»
— Я пообещал проведать его завтра вечером.
— Ты вызвал к нему священника?
— Нет, исповедь ему не понадобится. Наоборот, это повредило бы больному, вернув его к мыслям о скорой кончине.
— Приходи ко мне поужинать после того, как навестишь этого мерзавца. В качестве компенсации за хлопоты. А заодно я заплачу тебе за его лечение. Билкнэпу оно обойдется даром.
Гай улыбнулся.
— Странный он человек! Подробно ответил на мои вопросы о своих хворях, а потом, когда я сообщил ему о том, что его жизни ничто не грозит, он вдруг умолк и больше не произнес ни слова. В том числе ни слова благодарности — ни тебе, ни мне.