Седьмая чаша
Шрифт:
— Потому что не верите, что это Годдард?
— Не то что не верю, а скорее не уверен.
Я потянул за повод, и от этого незначительного усилия в руке на миг вспыхнула боль, заставившая меня поморщиться.
— Вам нехорошо? — обеспокоенно спросил Барак.
— Да вот, рука… И еще я здорово замерз.
— Солнышко уже пригревает.
— Знаю, только в последнее время я вообще постоянно мерзну.
К дому Гая мы подъехали в половине третьего. В аптеках, выстроившихся вдоль улицы Баклсбери, вовсю кипела работа. В соседнем
— Вы позволите мне начать разговор с этим мозгляком?
— Ты что, опасаешься, что я стану с ним церемониться? Напрасно.
Барак наградил меня скептическим взглядом.
— Несколько грубых вопросов в начале разговора помогут выбить его из колеи.
Подумав пару секунд, я кивнул.
— Договорились.
Он громко забарабанил в двери. Мы услышали звук шагов, Пирс со свечой в руке отворил дверь и с удивлением воззрился на нас.
— Мастера Малтона сейчас нет, сэр.
— Без тебя знаем, щенок, потому и приехали, — бодро ответил Барак и, отпихнув подмастерье плечом, вошел в дом. — Нам нужен не он, а ты.
Я последовал за ним и сразу заметил, что совсем недавно кто-то — либо Гай, либо Пирс — ставил здесь какие-то опыты: стол в дальнем конце комнаты был заставлен прозрачными склянками с разными жидкостями.
— Ну как, прирезал кого-нибудь сегодня? — осведомился Барак.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Я находился наверху и занимался.
Голос Пирса был спокойным, выражение лица — услужливым, но когда он повернулся ко мне, я заметил в его глазах злость.
— Сэр, почему вы позволяете этому человеку разговаривать со мной подобным образом?
— У меня возникли кое-какие вопросы, и Барак задаст их тебе, как один верный слуга — другому.
— Мне стало известно, что у доктора Малтона начали пропадать деньги, — сказал Барак. — Ты что-нибудь об этом знаешь?
На лице Пирса не дрогнул ни один мускул.
— Нет, ничего такого я не знаю. И уверен, если бы у доктора Малтона стали бы пропадать деньги, он сам поговорил бы со мной об этом.
— Мастер Шардлейк — адвокат доктора и представляет его интересы.
Глаза Пирса метались между мной и Бараком. Он был явно сбит с толку и ошеломлен этим шквалом вопросов.
— Не может быть, чтобы доктор Малтон уполномочил вас допрашивать меня вот так…
— Но мы же здесь. Воровство — серьезное преступление.
Глаза подростка превратились в щелочки.
— Я не сделал ничего плохого! Я обо всем расскажу доктору Малтону. Ему это не понравится.
— Именно он сообщил нам о пропаже денег, — сказал я.
— Где твоя комната? — спросил Барак.
— На втором этаже. Но вы не смеете туда входить. Я, как подмастерье, имею свои права!
Его голос звучал все громче, а лицо наливалось краской.
— Экий ты несговорчивый, — крякнул Барак и, повернувшись ко мне, спросил: — Мне осмотреть его берлогу?
— Я сам поднимусь наверх, — ответил я, — а ты оставайся здесь и глаз с него не спускай.
Мальчик
— Нет! Вы не имеете права!
Барак выхватил из ножен клинок и лезвием отогнал мальчишку от двери.
Тяжело дыша и крепко стиснув губы, Пирс горящими глазами наблюдал за тем, как я вошел внутрь.
Я поднялся по узкой темной лестнице. Гай не доверял слугам и не держал их, поэтому сейчас никого, кроме Пирса, в доме не было. Дверь на втором этаже была открыта. Войдя в комнату, я увидел любопытную картину. На столе лежал бесценный для Гая анатомический атлас Везалия, открытый на очередной ужасной иллюстрации. На ней был изображен скелет на виселице. Судя по всему, Пирс перерисовывал эту отвратительную картинку, поскольку рядом с атласом лежали перо и лист бумаги с рисунком. Я был вынужден признать, что копия была сделана отменно.
Я обыскал комнату. На полках, помимо многочисленных трудов медицинского характера, обнаружился экземпляр «Черной книги», содержавшей перечисление самых чудовищных случаев прелюбодеяния и содомии, которые выявили восемь лет назад агенты Кромвеля в ходе расследования, направленного против монастырей. Эта книжка пользовалась большим спросом у похотливых читателей.
Я также обнаружил сундук с одеждой, причем очень дорогой, а затем осмотрел кровать и, приподняв матрац, обнаружил под ним маленькую кожаную сумку, а в ней — серебряные монеты больше чем на фунт. Не та сумма, которой может владеть подмастерье. Взяв сумку, я вышел из спальни и спустился вниз.
Пирс стоял возле стола, Барак — напротив него, опустив шпагу к полу. Войдя в комнату, я поднял сумку над головой и объявил:
— Деньги!
— Значит, ты, сладенький мой, все-таки ворюга! — с веселой злостью пропел Барак.
Выражение лица Пирса мгновенно изменилось. Оно стало холодным и расчетливым.
«Вот как спадают маски», — подумал я.
— Я мог бы многое рассказать про черномазого, — заговорил Пирс голосом, вдруг ставшим острее бритвы. — Про то, как он простирается ниц перед большим старым распятием в своей комнате, поклоняясь идолам. Про то, что он посещает священников, известных как скрытые паписты. Про то, что он — педераст и заставляет меня совершать с ним непристойные действа.
— Это ложь! — гневно выкрикнул я.
— Пусть так, но в глубине души он мечтает об этом. Я достаточно хорошо изучил его, чтобы знать, насколько болезненно он отреагирует на подобные обвинения. Вы юрист, вы должны понимать, как это будет выглядеть пред судом. Он бывший монах, а содомия — еще большее преступление, чем воровство.
Произнеся все это, Пирс мрачно воззрился на меня.
— Вот ведь какая мелкая гадина! — злобно восхитился Барак.
Следующие действия Пирса ошеломили нас. Он метнулся к столу, неподалеку от которого стоял, схватил какую-то склянку и выплеснул ее содержимое в лицо Бараку. Тот закричал от боли, шарахнулся назад и, бросив шпагу, поднес руки к лицу. Пирс подбежал к двери, распахнул ее и вылетел в ночную тьму. Я слышал, как удаляется топот его ног по Баклсбери.