Седьмой урок
Шрифт:
— Не проходил, а был безосновательно привлечен. И по суду оправдан.
— Та-ак. А не можете ли сообщить что-либо о дальнейшей судьбе упомянутой безделушки?
— И об этом достаточно говорено. Разъяснял в свое время. Продана за бесценок случайному покупателю. Разве вам не приходилось встречать на курорте странички блокнота и тетрадей, пришпиленные на стендах и стенах павильонов: «Продаются дамские шорты неодеванные пятьдесят восьмого размера» или «мужские тапочки, совершенно не ношенные, номер тридцать девять»?
— Ключ! — оборвал его Саранцев.
— Не понял вас.
— Ключ от
— А-а, ключ… — Роев, продолжая говорить о том, что его волновало, а не о каких-то там ключах, перчатках, диадемах, принялся шарить по карманам, достал ключ, маленький, плоский, от обыкновенного дверного, накладного замка и подал его следователю:
— Вот, пожалуйста… Теперь он мне без надобности, — ухмыльнулся беспомощно, — да, знаете ли, она и так частенько оставляла дверь незапертой. Натура уж такая, ко всему безразличная и доверчивая.
Саранцев долго разглядывал ключ, словно он мог в чем-то помочь, облегчить розыск. Взвесил на руке и приобщил к делу.
Позвонил Крейда:
— Как же теперь? Я ж видел, в какие двери он стукнулся, — Егорий обращался к Саранцеву не по званию, не «гражданин», не «товарищ начальник», а по имени-отчеству, как бывало взывал к учителю своему — еще мальчишкой — запутавшись в школьных злоключениях и пытаясь вывернуться из беды, — что ж теперь получается?
— Ты ж прижал его к дверочке? Добился своего? Чего еще желаешь?
— А дальше как? Он вошел, он и вышел. А нам что делать?
— Разопьем по чашке кофе в том же кафе.
Но еще до встречи в кафе Анатолию довелось испить чашку чая в кабинете Богдана Игнатьевича. Разбирали шаг за шагом — по косточкам — все деяния молодого следователя. Все должное в подобных случаях было сказано и отмечено.
Но, кроме служебных и деловых, были потом разговоры и оценки дружеские, которые не отмечаются ни в приказах, ни в характеристиках, однако в немалой степени определяют дальнейшую судьбу новичка.
За пределами кабинета Богдана Игнатьевича, вне стен учреждения, приятельски, с шуточками, похлопыванием по плечу, говорилось о замашках детектива-частника, о поучительном включении в розыск рецидивиста. Не преминули вспомнить о последнем матче и ретивых футболистах, норовящих самолично, во вред делу, бить по воротам.
Анатолий ершился, отбивался, как мог:
— Знаю! На первых курсах проходили, со школьной скамьи запомнили: личное увязывай с общим, проникновение с управлением. Опирайся на аппарат, и да будет тебе благодать. Но, послушайте, на той же школьной скамье мечталось о поиске, творческом поиске, страстности, риске… Значит, все это наивное детство? Романтика юности? А теперь нажимай на массовые мероприятия, отработанную технику, выполняй свое в налаженной машине. Аппарат? Оснащение? Да! Разумеется! Сейчас все вокруг опирается на современную технику. Но, позвольте напомнить: иного мощной техникой и не возьмешь. Слишком тонок и скользок для широкого захвата, для мощной техники — вирус под гусеницами бульдозера!
Применяли ж широкие мероприятия — собирали сведения о коллекциях и гарнитурах бижу старинной чеканки, размножили снимки, разослали во все углы, в музеи и хранилища,
Судили-рядили, спорили в товарищеском кругу, в приватной, внеслужебной обстановке.
Но главным для Анатолия остались слова Богдана Игнатьевича, сказанные еще утром, на совещании:
— А все-таки, Саранцев, не упускай ниточку, придерживайся своей версии!
Анатолий вновь навестил людей, именуемых в протоколах свидетелями, а в просторечье — соседями. Наверно потому, что расспросы велись неоднократно, соседи отвечали торопливо, неохотно, и в памяти Саранцева осталось лишь наиболее существенное или, напротив, однообразно, заученно повторяемое.
Первая соседка:
— Да-а-а, жила-была девочка. А что, собственно, вам от меня нужно?
Вторая соседка, деловитая, обстоятельная кассирша сберкассы:
— Ой, я вам скажу — не было меня. Была в отпуску. Путевка горела, так, спасибо, про меня вспомнили. Была бы я дома, я бы уж отстояла девоньку. Близко знакомы не были. Но, понимаете, — общая лестница. Вместе, бывало, поднимаемся, на площадке встречаемся или у почтового ящика. В «Гастрономе» у прилавка всегда в чем-нибудь уступим друг другу. А как же? Обе — женщины. То мелочи не хватит, то посуды, а то и рублика. Сами знаете, как в жизни получается. Ей, между прочим, всегда недоставало. Есть такие граждане, сколько не имеют, все не хватает. Ты им хоть целый дом преподнеси со всеми удобствами — гвоздя не хватит вешалку прибить. Автомобиль с гаражом заимеют — будут по соседям бегать на бензин занимать. Однако, должна сказать, девчонка душевная, добрая, готова каждому помочь. Тут у одной технички несчастье стряслось, так она со своей руки браслетку сняла, говорит: «Денег у меня нет, говорит. Растратилась. Может, эту вещицу продадите!..» А та наотрез отказалась: «Что я, какая-нибудь, с вашей руки снимать!..»
Саранцев: «Расскажите, пожалуйста, подробней об этой браслетке. Опишите детально, как она вам запомнилась!»
Свидетельница: «Да что описывать? Обыкновенная, не модная. Теперь таких не носят. Но узор любопытный. И камень, большой, искристый. Черный глаз в треугольнике. Потом я уже эту браслетку не видела. Наверно, отдала кому-нибудь, подарила или продала. У нее никогда ничего долго не держалось. Чуть что — в комиссионку. Или так подружкам отдаст…»
Саранцев: «Простите, очень важно уточнить — у нее что, родители с большим достатком?»
Свидетельница: «Этого вам не могу объяснить: не знаю. Я сказала — близко не были знакомы. Возможно, родители высокооплачиваемые. Возможно, от жениха подарки. Ни о чем не расспрашивала. Но, должна сказать, оставайся я здесь, дома — я бы уж заметила, поняла ее, уберегла. Я сама не легкую жизнь прожила, многим людям обязана. Можно, кажется, другого понять…»
Жилица из нижнего этажа (о ней соседи отзывались уважительно, ни о месте работы, ни о других анкетных данных не обмолвились, упомянули только: «Сына из армии ждет!..») рассказала: