Семнадцатая осень после конца света
Шрифт:
Таращиться на святых отцов, а на их карту тем более, было опасно, но удержаться он не мог, смотрел исподтишка, особенного на Черного, уже прозванного мысленно Вороном.
Тот был тощим, в короткой рясе, из-под которой выглядывали ватные штаны, неровно упиханные в меховые сапоги. Выглядело это забавно и очень знакомо. Ричи заключил, что Ворон устланным шкурами волков саням, в каких обычно передвигаются святые отцы, предпочитает седло. Больше ничего в командире примечательного не было, ни единой яркой черточки, за которою мог бы уцепиться взгляд. Черный да и черный, волосы убраны под стянутый
– На, пей, сынок, - палач тыкал в него ковшом. – Святая вода.
– Благодарю, отче, - поспешно отозвался Ричи, принял воду, стал пить, не спуская взгляда с Ворона. Тот молчал, сложив на впалой груди костлявые руки. Ричи решил, что святой отец был недоволен вторжением и теперь ждал, когда оно закончится. Терпеливо, но уж точно без должного смирения.
Ричи подтолкнули в спину, на этот раз в сторону двери. Палач повел его обратно, придерживая за плечи.
– Ты чей, парень?
В том, что заговорил Ворон, сомнений не было.
– Ничей, отче. Сирота, - ответил Ричи. Палач, уловив, очевидно, какой-то сигнал, развернул его лицом к Ворону и в таком положении закрепил. Руки на ричиных плечах неожиданно сделались такими тяжелыми, что у него едва не подогнулись колени.
– А зовут как?
Соображать, своим ли именем представляться, у Ричи времени не было.
– Ричи, отче.
Ворон вздохнул:
– Господь с тобой, Ричи.
– Аминь, - подтвердил палач и быстро поволок его к выходу.
Палач оставил его в коридоре у самой лестницы наверх, то есть достаточно далеко, чтобы ничего из происходившего на кухне до ричиных ушей не долетало. Напоследок священник потрепал его по волосам. Ричи, глядя на удаляющуюся спину в темно-коричневой, испачканной то ли в золе, то ли в муке рясе, понял, что перепугался чуть ли не до смерти.
И это притом, что священники, весь мобильный отряд святой инспекции, страшными не были нисколько. Ни палач, ни даже Ворон. Но Ричи боялся, по привычке, заранее. Потому что так нужно было, в старой его жизни.
А вдруг они не знают, что у него уже новая жизнь?
Ричи встряхнулся, побрел за вещами, твердо уверенный, что на Последнем хуторе не останется ни минутой дольше. Собраться, подседлать кобылу и двигать, хоть за Сидом на проклятый Юго-запад, хоть обратно на Север, к полярной ночи и большим деревням.
Пока возился с упряжью и распихивал по седельным сумам остатки припасов, Ричи все гадал: а по чью же душу прибыло святое воинство с палачом. Палача брали, если собирались кого-нибудь казнить. Для Сида, как бы ни старался тот насолить властвующей церкви, многовато было чести. Должен быть кто-то гораздо страшнее.
Ричи почесал голову – сено забилось под шапку.
Нет, точно не за Вереницей. Зачем гнать его аж досюда, если можно было спокойно прихватить еще на Севере? Сид ведь и не прятался особенно.
Да и никто из встреченных ими за последние месяцы бандитов не годился, половину Сид прикончил лично, разумно и не без повода, вторая половина и вовсе были мелкими жуликами. Может быть, странный мужик из трактира? Нашумели-то порядочно…
Идея Ричи в общем понравилась, тем более
Пусть так.
А вдруг священники ехали за тем врачом, которого их с Сидом наняли найти. Ехали целенаправленно, значит, знали куда. Еще б им не знать, смотрели же какую-то карту. Ричи, когда получал благословение, успел высмотреть на ней жирную красную линию, намалеванную как будто кровью. И не умея толком читать карты, он понимал, что она ведет на Юго-запад.
Стало немного интересно, но ровно в той мере, в какой интересует находящийся на безопасном расстоянии зверь.
Определенно, на Юго-западе намечалась заварушка, вполне годная быть объяснением его плохих предчувствий.
И как раз к самой ярмарке торопился Сид Вереница.
Ричи чихнул и определился с направлением движения. Какой уж тут Север.
6
Когда шериф добрался до деревни, уже начало темнеть. Со стороны Пустоши подступил туман, Винсент, пока ехал, чувствовал, как холодная колючая хмарь догоняет его и лезет под воротник, словно хочет задушить. В такое время деревня замирала, никто старался не выходить, хотя туман, почти ежедневно наползавший из Пустоши, уже, скорее всего, не содержал ни ядовитых газов, ни даже радиации. Хотя за последнее давно некому было поручиться.
В тюремной избе свет не горел, замок, оставленный шерифом на двери, висел нетронутый, а крыльцо белело от нетревоженного тонкого слоя снега. Впрочем, о том, не приходил ли кто проведать его пленника, Винсент беспокоился в последнюю очередь. Следовало отогреть Джерри, который то ли все еще был без сознания, то ли слишком крепко спал. Холод остановил кровотечение, но кожа мальчишки, особенно в сумерках, имела жуткий оттенок.
В избу шериф внес Джерри на руках, хотя спина уже изнывала.
Все выстыло, печь давно потухла. Еще бы, не мог же арестант просочиться сквозь решетку, чтобы подбросить еще дров. Винсент замешкался, потом все-таки опустил мальчишку на лавку, а сам тяжело присел на корточки и растопил печь. Доктор, если спал, от громкой возни немедленно проснулся, но голоса не подал.
Когда в печке загудело разгорающееся пламя, Винсент зажег лучину и поставил ее в старую железную кружку. Видимость улучшилась, но положение – ничуть. Джерри был без сознания, замерзший, и с травмой, которую шериф очень плохо представлял, как лечить.
– Откройте клетку, шериф, - от едва знакомого голоса Винсент вздрогнул. В испачканных смолой пальцах дрогнула кружка с лучиной.
Винсент обернулся. Доктор сидел на топчане, подобрав под себя ноги, и очень внимательно смотрел мимо шерифа. Куда именно, сомневаться не приходилось. Шериф понял, что только на это и надеялся.
– Задерни занавески, - сказал он.
Врач понимающе кивнул и сделал, как попросили. Винсент вынул ключ от камеры из специального кармашка, который, исколов все пальцы, пришил к внутренней стороне дубленки. Дело было давно, потому что шить шериф научился, устав просить деревенских хозяюшек чинить одежду, которая у Джерри, как и у всякого нормального сорванца, с потрясающей скоростью обрастала прорехами.