Семнадцатая осень после конца света
Шрифт:
– Знаешь, откуда у меня Джерри взялся? – решился Винсент, уверившись, что только эта история сможет переубедить упрямого доктора в его спокойном желании умереть на виселице.
– Не нужно, - мягко оборвал его Аркано. – Отдыхайте, шериф.
– Ты сдохнуть хочешь? Так сильно? – зарычал Винсент, которому меньше всего теперь хотелось отдыхать.
– Можно и так сказать, - в темноте не было видно, но шериф был уверен – арестант улыбчиво щурился, а глаза, наверняка, вовсе не веселые. Аркано был безумен, в этом сомнений уже не оставалось. Разум
– Ладно, - согласился Винсент. – Как знаешь. Только если родишься летающим волком, не таскай из моей деревни телят, не то я лично всажу тебе пулю в задницу.
– Если узнаете, конечно, - миролюбиво согласился Аркано. – К тому же, я стану вегетарианцем.
Шериф расхаживал по избе, поочередно сверля взглядом то арестанта, то своего помощника. Оба они спали. Джерри, в отличие от предыдущих дней, не метался в жару, а спокойно посапывал, иногда подгребая под щеку подушку. Аркано неподвижно вытянулся на топчане и выглядел почти мертвым.
Пока – только почти.
Шерифу оставалось только скорчиться на полатях, но каждый раз, останавливаясь у печки с намерением наконец-то отдохнуть, он вспоминал предупреждение Аркано и почему-то тут же передумывал. Начинал ходить снова, будто бы не ныли перегруженные за день мышцы.
Винсенту было плохо. Хотелось разговаривать, да хоть с вороной кобылой, не худший, кстати, собеседник. По крайней мере, от кобылы не стоило ждать подлостей, она не могла сдать священникам, хотя шериф уже и этого не очень боялся.
На худой конец годился Яков, и совсем не годился староста, чей дом Винсент мог видеть, прошагивая через открытую камеру мимо окна. Пару раз останавливаясь, прислушиваясь к дыханию арестанта. Или его отсутствию.
Как будто он опять впал в транс, такой же, в каком его привезли.
Сколько шериф знал Януша и Джо, издеваться над пленниками те не любили. Даже когда требовалось. А в крайнем случае Джо, до Этого бывший водителем автобуса, осаживал озлобленного из-за жутким образом искривленной спины Януша. Янушу было под тридцать, Джо – к шестидесяти.
С Джо бы Винсент, наверное, тоже смог поговорить. Если бы точно знал, что именно начнет рассказывать. Насколько глубоко зароется. И Джо, пожалуй, даже смог бы дать дельный совет. Потому что шериф, несмотря даже на прожитые полвека, не находил в житейской мудрости утешения, а мораль давно никто не спрашивал – слишком уж не вписывалась она в нынешние законы. И это еще при том, что Винсент считал: мир все-таки не обречен, напротив, он очистился и обновился, и рано или поздно священники, похоже, последние пережитки давно ставшей призраком цивилизации, отомрут, уступив место более… более КАКОЙ власти?
С некоторых пор Винсент, шериф Крайней деревни, перестал говорить о политике, хотя раньше, будучи неплохо подкованным в этом противоречивом предмете, не без удовольствия отстаивал свое мнение в шумных спорах со старостой и ему подобными. Пара-тройка обоснованных примеров из мировой истории обеспечивали
С того времени, как шериф начал составлять историю пост-апокалиптического мира, хвалиться своими знаниями к месту и ни к месту он перестал. Потому что чем больше собиралось у него информации, тем больше хотелось, и уже недалеко были запретные территории – и в прямом смысле, и в переносном.
Скоро он докопается до истинного устройства вещей в нынешнем мире. А это не всем и не всегда нравится. Одно дело, если бы речь шла только о голове. Пускай. Но кто, если не он, может быть, последний по эту сторону пустоши дипломированный историк, составит хроники?
Про научный труд не знал, естественно, и Джерри.
Интересно, а что бы сказал Аркано? Они ведь, в самом деле, очень похожи в своем упорстве. Каждый до сих пор занят своим делом, нравится это нынешней власти или нет. И признайся шериф в своей маленькой слабости, болтаться ему на виселице рядом с не желавшим прекращать лечить доктором. Тогда все зря.
Поэтому Винсент старался быть осторожнее.
Старался отделять науку от людей, пусть его наука, как и медицина – она о людях. О таких, как он сам, пусть и не в первую очередь, о таких, как Рэй Аркано. Кто знает, не достанется ли ему лет через пятнадцать абзац-другой в житиях святых. О таких, как отец Кристобаль Куэрво Аманесьо, прозванный за манеру одеваться и вторую фамилию Вороном. Даже о бандитах, чьи имена шериф терпеливо вносил в хроники, вычеркивая по мере того, как они встречались с отцом Аманесьо или иным ревностным блюстителем порядка.
Сам про себя шериф называл свой научный труд «хрониками ковбоев апокалипсиса». Просто он всегда любил вестерны.
Винсент сделал еще один круг по избе, прислушиваясь к легкому поскрипыванию половиц под ногами. К ровному, разве что с хрипами, дыханию спящего приемного сына. К неслышному – арестанта.
Ей богу, он все равно хотел его отпустить.
Даже несмотря на то, что давно еще убедился – это ничего не изменит. Даже если ему, в отличие от джерриной матери, сбежать удастся, поймают в другой раз. История – она про людей, но люди все вместе – это уже мир, а у мира, увы, слишком много паршивых и неизбежных закономерностей.
Винсент тяжело вздохнул и принялся натягивать сапоги. Пока возился с обувью, совсем вспотел, хотя это было скорее от понимания, к тому моменту, как он взялся за дверную ручку, переросшего в уверенность. Да, он сделает это опять.
Винсент вышел, оставив тюремную избу не запертой.
Вечер был холодный, и оттого в небе над деревней было особенно много звезд. В их ярком свете шериф сначала увидел ритмично наклонявшуюся и поднимавшуюся фигуру, а уж потом услышал характерное «хрясь», сопровождавшее ее движения. Староста рубил мясо на колоде у поленницы возле своего дома, охал, ахал на вдохе и тихо ругался на выдохе. Заледенелая баранья нога отзывалась деревянным звуком, разве что не трещала, как сухое полено.