Семья Звонарёвых

Неизвестен 3 Автор

– От нее, доченька, осталась лишь яма да куча мусора. Наш общий друг Борейко разбил ее своими снарядами.

Варя вздохнула и отправилась подыскивать новую хату для своего пункта. Вскоре подошли Ветрова, Ирина и санитары, на несколько минут появился Емельянов. Теперь он был очень любезен со Звонаревой и обещал ей всякое содействие.

– Вы, Варвара Васильевна, будете работать на передовой, а я организую эвакуацию дальше в тыл, - предложил он.

– Надо сначала наладить доставку раненых с передовых позиций к перевязочному пункту, - ответила Звонарева.

– Это Красного Креста

не касается, наше дело - глубинная эвакуация.

Спор решил Хоменко, предложив Емельянову состоять при штабе полка.

С темнотой к штабу подъехали походные кухни. К ним тотчас потянулись солдаты с котелками. Хоменко начал пробовать пищу в каждой кухне.

– В третьей и четвертой ротах артельщиков и кашеваров отправить в строй за плохую пищу и маленькие порции, - приказал он адъютанту.

– Мы, ваше высокоблагородие, тут ни при чем! Что нам дают, то и делаем, - запротестовали было солдаты.

– Дайте-ка сюда фонарь, - приказал полковник и затем осветил физиономии каждого из них.

Лица были загорелые, краснощекие, лоснящиеся от жира.

– Подь сюда, хлопчик, - окликнул Хоменко одного из солдат с котелком.
– Ось, бачь, яки хлопцы в строю!
– осветил полковник худое, обросшее щетиной и усталое лицо.
– А они понажрали себе ряжки за солдатский счет. Отправить их в окопы да присмотреть, чтобы не убежали.

– Правильно! Командир бьет в самую точку. Буде им мясными порциями торговать, - загомонили солдаты.
– Пора нашей крупе [К р у п а - так презрительно называли кашеваров и артельщиков] пороху понюхать...

К ночи в штабе полка собрались командиры батальонов и всех батарей, расположенных на участке Кузнецкого полка. С Борейко пришел худощавый, болезненного вида командир только что подошедшей дальнобойной батареи пушек Виккерса - капитан Вышеславцев. Артиллеристы сели по одну сторону стола, напротив расположились пехотинцы.

Хоменко сообщил, что за истекший день полк захватил шесть орудий, тысячу двести пленных. Правда, и потери составляют сто пятьдесят убитыми и девятьсот двадцать ранеными. Затем он предупредил, что на следующий день полк продолжит наступление в направлении на город Луцк.

– По плану завтра к вечеру мы должны захватить станцию Киверцы под Луцком, хотя генерал Каледин сомневается в выполнении этого. Но такова поставленная нам задача, - закончил свою речь полковник.

– Интересно, в чем не сомневается генерал Каледин?
– бросил с места Кремнев.

– Очевидно, в том, что рано или поздно немцы нас все-таки побьют, отозвался Борейко.

– По-моему, Каледин прав. До Киверцов почти двадцать верст отсюда. Едва ли мы сможем за день с боем пройти такое расстояние, - усомнился один из командиров батальонов.

– Як наши гарматчики поддадут немцу жару, так они уси побегут, теряя штаны по дорози. Вам, господа офицеры, только и останется, что догонять их. Не правда ли, сынку?
– обратился полковник к Борейко.

– Раз вы, батько, собираетесь завтра так далеко продвинуться в расположение противника, то и нам придется подтянуть вперед наши пушечки. Дальнобойную батарею и тяжелую я поставлю за самыми ставками, легкие и мортирная батареи будут сопровождать вас в наступлении. Вот мне со своими

двенадцатидюймовыми перебраться потруднее.

– Раз так, давайте кончать разговоры. Пойдем, сынки, по окопам, пригласил Хоменко офицеров.

Роты Кузнецкого полка занимали оборону в версте за деревней Ставки. Солдаты отдыхали от боевого дня, обедали, пили чай, беседовали, приготовлялись к ночи. В двухстах - трестах шагах впереди то и дело взлетали немецкие ракеты.

– Немец зачал войну, его и освещение!
– шутили солдаты.

– Поддали вы сегодня пару германцу, хлопчики, - подошел к ним Хоменко.
– Гриценко, сколько пленных сегодня набрал?

– Пять человек, ваше высокоблагородие, - смущенно ответил солдат. Завтра доберу остальных.

– Чтобы ты меньше десятка завтра не приводил, - обернулся полковник к старшему разведчику.

– Постараюсь, ваше высокоблагородие. Не прикажете зараз пошукать у немцев?

– Добре, добре! Треба узнать, що вин робит, да и "язык" будет нужен. А про шкидников да мерзостников помни...

– Слухаю! Мы, ваше высокоблагородие, деревянный пулемет придумали, з ним и заберемся до немцев у тыл.

– Покажи цю штукенцию!
– заинтересовался полковник.

Солдат подал деревянную трещотку. Стоило только покрутить за ручку, как раздавался оглушительный треск, по звуку очень похожий на пулеметную стрельбу. Хоменко даже вздрогнул от неожиданности.

– Гарно, дуже гарно, хлопчик!
– похвалил он Гриценко.
– Придешь в штаб, поднесу тоби чарку горилки.

– Покорнейше благодарю, вашскобродие.

– Много у вас таких "пулеметов"?
– поинтересовался Борейко.

– Три. Да за ночь можно наделать их полсотни, а как в атаку идти, так и вдарим с цих пулеметов ему во фланг. А щоб було похоже на правду, зачнем стрелять из винтовок. Немец с перепугу и не разбере, шо це таке, - пояснил Гриценко.

На захваченной русскими войсками территории было много различных австрийских блиндажей и казематов. В одном из них к ночи сошлись Блохин, Солопов и Гриценко. При свете огарка они познакомились с последними полученными листовками, призывающими к прекращению войны.

– Что же мы делать будем?
– спросил Солопов.
– Призывать солдат не идти в атаку и уходить в тыл?

– Сейчас не моги о таком и думать? На месте пристрелит первый же офицеришка и в ответе не будет, - возразил Блохин.
– попробуй не пойти в атаку, когда в тылу казаков видимо-невидимо. На каждого солдата по два казака придется, ежели не больше. Нет, сейчас мы должны быть вместе со всеми солдатами, разделять с ними все тяготы и трудности, чтобы они видели нас и убедились: не шкурники мы и не трусы, с народом тяготы несем. А попутно надо объяснять, кому от такой войны прибыль, а кому один разор. намедни крестьянин говорил мне, что у него все хозяйство война разорила. Я его спрашиваю тогда: а у пана? У пана, говорит, как и у меня, усадьбу разбили, да земли-то у него осталось пятьсот десятин чернозему. Худо ли, бедно ли, а дадут ему за нее по три сотни за десятину, а все поболе миллиона сгребет, а мне за десятину песку и по четвертной не дадут. Он по-прежнему пан, а я совсем пропал. Опять с семьей к нему в кабалу пойду.