Семья

Тосон Симадзаки

— Да вы не беспокойтесь, не надо заказывать много. Мы захватили с собой еду, — сказала родственница Сонэ, как-то болезненно улыбнувшись. На столе появился сверток с закуской. Все начали есть. Студентка из колледжа так и не произнесла ни слова.

Когда кончили обедать, Санкити предложил пойти к развалинам замка. Миновав тутовую рощу, компания дошла до железнодорожного переезда. За большими воротами дорога пошла в гору. Солнце палило нещадно, все трое медленно двигались вверх по глинистой, накаленной яркими лучами тропинке. Наконец очутились возле каменной ограды, затененной вековыми соснами и зарослями

акации.

Приятельницы Сонэ пошли вперед. Сонэ, старательно укрывавшаяся от солнца под зонтиком, и Санкити немного поотстали.

Вот и старый замок. Обвалившиеся стены, груды камней — все заросло дикими вьющимися розами. Поднявшись по уцелевшей каменной лестнице, все четверо остановились на площадке сторожевой башни. Отсюда было далеко видно кругом. У подножья горы раскинулась деревня, за ней начинался лес. Махнув рукой в ту сторону, Санкити сказал, что там, удалившись от людей, живет один художник-пейзажист. Сонэ долго смотрела, куда показывал Санкити.

— Как хочется пожить так, чтобы вокруг тебя не было людей, — печально проговорила она. За соснами внизу виднелась долина, прорезаемая голубой ниткой реки Тику мы.

Над сосновым лесом темнела туча, двигавшаяся в сторону гор. Упали первые капли дождя. Санкити и женщины спустились с башни и поспешили в ресторан, находившийся в двух шагах от древнего замка. Поднявшись на второй этаж, вошли в просторный зал, заказали чай и фрукты. Дождь тем временем полил вовсю. Санкити и его спутницы смотрели на потоки воды за окном, обрушившиеся на деревья, которые ветвями касались стен и крыши ресторана.

Вдруг Санкити почувствовал что-то вроде озноба. Ему стало не по себе. Он глядел на руку Сонэ, державшую грушу, а сам был дома, в кругу своей семьи. Сонэ рассказывала тем временем про свою родственницу. Эта худая изможденная женщина, на первый взгляд совсем беспомощная, так сильна духом, что не боится одиночества. Оставшись без мужа, она стала зарабатывать на жизнь, читая проповеди. Среди подруг Сонэ много женщин, живущих независимо. Да и сама она — вполне независимая женщина, занимающаяся любимым искусством. Она ведь выросла в семье, благосостояние которой поддерживалось тоже усилиями женщины. Иногда от Сонэ веяло холодом, как от родниковой воды, бьющей в расщелинах гор.

Дождь скоро прошел. Санкити вместе с Сонэ и ее подругами вышли из ресторана, откуда открывался теперь чудесный вид, и, пройдя вдоль каменной ограды, стали спускаться по уже знакомой дороге.

Прошли мимо большого камня: намокший под дождем, он напоминал очертаниями огромного соловья. Подруги Сонэ опять оказались впереди, Санкити и Сонэ, не торопясь, шли за ними.

— Горы мне нравятся больше, чем море. Мне кажется, что если бы я всегда жила в горах, я бы выздоровела, — проговорила Сонэ, с восхищением глядя на густой зеленый лес, покрывающий склон горы. — То же самое говорил мне и врач. И вообще все мои друзья советовали ехать сюда. Но я пока не чувствую улучшения.

Трудно было сказать, в чем причина меланхолии, снедавшей Сонэ. Она жила одна, без семьи; казалось бы, волноваться ей было не из-за чего. Но, судя по ее настроению, она уже не верила в исцеление.

— Правда, я еще очень мало здесь живу, всего неделю, так что рано говорить о результатах, — продолжала Сонэ грустно.

— Что с вами,

Сонэ? — спросил Санкити, закуривая на ходу папиросу.

— Есть такое хроническое заболевание...

Некоторое время Санкити и Сонэ шли молча.

В ослепительных лучах солнца изумрудом сияла росшая в трещинах скал трава.

— Не слишком ли вы предаетесь рефлексии, — не без иронии заметил Санкити. Скоро они догнали ушедших вперед женщин.

Наконец ворота замка остались позади. Сонэ и ее подруги поблагодарили Санкити за любезность, попрощались и пошли на станцию.

«А Сонэ-сан совсем не изменилась», — подумал Санкити, идя по заросшей травой тропе, ведущей в деревню.

Когда Санкити вернулся домой, о-Юки снимала уже высохший холст. Он рассказал жене о прогулке и поделился мыслями о Сонэ.

— А ведь она еще совсем молодая, — заметила о-Юки, складывая холст.

— Возраст женщины определить не так-то легко, — ответил Санкити, стоя у калитки, ведущей во двор. — По-моему, ей лет двадцать пять или двадцать шесть.

— Нет, она гораздо моложе. Ей никак не больше двадцати трех лет.

— Незамужняя женщина всегда выглядит моложе своих лет.

— Сонэ-сан к тому же очень ярко одевается.

— Пожалуй, ты права. Ей такие яркие цвета не к лицу.

— Она так молодится... Я бы никогда не надела пояс в белую и фиолетовую полосу.

— Ей, действительно, надо одеваться поскромнее. Я однажды видел ее на фотографии в обыкновенном кимоно, без всяких украшений — и выглядела она очень симпатичной. Но все это понятно. Душа у нее мятущаяся, характер неустойчивый, ну и одевается она соответственно. Одна наша общая знакомая сказала как-то о Сонэ, что главная черта ее характера все делать напротив. Если ей говорят «белое», она твердит «черное»; если ей скажут «иди налево», она повернет направо.

— Но зато она очень развитая, образованная. Ах, как бы я хотела быть такой же! Хотя бы один денек. А то ведь я ничего-ничего не знаю! Я все время теперь об этом думаю, — вздохнула о-Юки.

Из комнаты доносился свист. Это развлекались Наоки и о-Фуку.

Вечером Санкити, о-Фуку и Наоки выбрали комнату, где гулял сквознячок, уселись на циновки и коротали время вместе.

— Давайте что-нибудь рассказывать по очереди. — Сначала я, потом о-Фуку, а потом ни-сан, — предложил Наоки.

— Э-э, мне такой порядок не нравится, — засмеялась о-Фуку.

— Ну, хорошо, сперва пускай рассказывает ни-сан, потом ты, а потом уже я.

— Меня не считайте, мне нечего рассказывать.

В конце концов решили играть в карты.

— Сестра, иди к нам! — крикнул Наоки.

— Я не могу! — ответила о-Юки, лежа возле дочки.

— Почему? — сделав вид, что обиделся, спросил юноша.

— Нет настроения, — ответила о-Юки, любуясь девочкой, сосредоточенно сосавшей ручонку.

Из соседней комнаты доносились веселые голоса, смех, будившие в памяти о-Юки беззаботные школьные годы. «Вот уж не везет так не везет!» — то и дело слышался огорченный голос Наоки, тасующего карты. При этих его словах даже о-Юки не могла сдержать улыбки. Но она так и не пошла к играющим. O-Фуса почему-то вдруг раскапризничалась. О-Юки попудрила ей пухлую шейку. Вынула грудь и стала кормить девочку, склонившись над ней с грустным выражением на лице.