Семья

Тосон Симадзаки

— Господи! — волновалась о-Юки. — Что с ней такое?

— Вдруг это менингит, — холодея, сказал Санкити. — Давай дадим ей лекарства, которые привез тогда Косукэ.

Санкити и о-Юки тяжело переживали болезнь дочери. Все остальное отошло теперь на второй план. Сердце у Санкити обливалось кровью, когда он слышал, как плакала маленькая о-Фуса. Он брал ее на руки, нес во двор, свистел в свистульку, а девочка все не унималась.

К вечеру у нее поднялась температура. Санкити и о-Юки всю ночь просидели у постели ребенка, не отрывая глаз от пылающего жаром личика. К утру о-Фуса заснула,

видимо, жару нее спал. И Санкити почувствовал вдруг страшную усталость и тоже прилег.

Через минуту он был уже в другом мире, в котором не было ничего: ни солнца, ни неба, ни времени, только один страх, тот страх, который охватывает душу ребенка, когда его запирают одного в темной, пустой комнате. Санкити видит больничную палату, неслышно снуют люди в белых халатах. На кровати — женщина. Это Сонэ. Она протягивает Санкити бледную, худую руку. На указательном пальце две ранки, из них сочится кровь. Подходит врач и продевает в эти ранки тонкую проволоку. «Что вы делаете, это жестоко!» — кричит Сонэ и рыдает...

Санкити просыпается. Значит, это не сон: он стоит у изголовья Сонэ, полный желания помочь... Приоткрыв глаза, он видит, что лежит на циновке, возле него о-Юки.

О-Фуса недолго болела. Опять стала хорошо спать, смеяться и скоро превратилась в веселого, пышущего здоровьем ребенка.

Осень была не за горами. Утра и вечера стали свежими, хотелось надеть что-нибудь потеплее. Гости, приехавшие на лето, стали собираться домой. Первой уехала в Токио о-Фуку. Наоки, тоже приготовившийся было к отъезду, немного задержался. В эти места приехали альпинисты, чтобы подняться на гору Асама, и Наоки пошел вместе с ними.

В один из ясных сентябрьских дней Санкити вышел из школы еще до обеденного часа — занятия сегодня кончились раньше. И вдруг ему очень захотелось еще раз повидать Сонэ, узнать, как она чувствует себя. Ведь Сонэ была единственным человеком здесь, в горах, с кем он мог поговорить о том, что его интересует. «Да и она скоро уедет», — подумал Санкити и направился к станции.

Пришел поезд. Санкити сел в вагон. Около половины второго поезд остановился у подножья горы Асама. Санкити посмотрел в окно на вершину горы и вспомнил о Наоки. Тяжелые, пепельного цвета тучи обложили ее склоны.

Высокое горное плато все затянуто густой пеленой тумана. Казалось, моросит мелкий дождь. От станции до гостиницы, стоявшей на тракте, проложенном в незапамятные времена, идти оказалось довольно далеко. И пока Санкити добрался туда, сухой нитки на нем не было.

Сонэ со своими приятельницами снимала комнату во втором этаже. Все они были печальны и молчаливы, как бывают молчаливы одинокие женщины. Родственница Сонэ куда-то вышла, студентка колледжа была дома. В комнате никто не курил. Санкити отчаянно хотелось затянуться. Он достал папиросу.

— Ах, извините, у нас нет пепельницы, — спохватилась Сонэ и тут же послала за ней соседку. Полная, молчаливая студентка разливала чай, появились конфеты, печенье. У Санкити, должно быть от быстрой ходьбы, на лбу выступил пот.

— Вам жарко, Санкити? — спросила Сонэ. — А мне показалось, что вы у нас замерзли, — прибавила она и подняла воротник белой блузки. Санкити бросилось в глаза, что

Сонэ очень бледна сегодня.

Попив чаю, студентка ушла. Санкити и Сонэ остались вдвоем. Сквозь раздвижные сёдзи в комнату проникала сырость. Сонэ рассказывала, какое впечатление произвели на нее утопающие в зелени развалины старого замка, река Тикума, деревенский дом Санкити. Улучив минутку, Санкити спросил Сонэ о ее здоровье.

— Пока все так же, — печально ответила Сонэ. — Вернусь в Токио, буду лечиться на море.

И она стала объяснять Санкити достоинства и недостатки лечения в горах и на море.

— Коидзуми-сан, конечно, больше любит горы, — заключила она.

— А что говорят врачи? — спросил с тревогой Санкити.

— Врачи! Можно ли их слушать? Чуть что — истерия. Как будто у женщин нет других болезней.

Самоанализ стал для Сонэ укоренившейся привычкой. Она докапывалась до самых дальних уголков своей души.

— Одна из моих подруг как-то сказала мне, что меня просто невозможно понять.

— Я очень сочувствую вам, Сонэ, — бесстрастным тоном проговорил Санкити,-

— Я вчера видела такой печальный сон, — грустно улыбнулась Сонэ и опустила голову.

Санкити внимательно посмотрел на Сонэ. Она казалась ему одинокой и несчастной.

— Мне приснилось, будто я умерла, — пояснила она и содрогнулась.

На мгновение оба замолчали.

— Если бы вы знали, как мне не хочется возвращаться в Токио. Я ненавижу этот город.

— Вы, Сонэ, тоже очень одиноки. Я вижу это, — сказал Санкити и закурил сигарету. За окнами стоял серый туман, изредка светлевший под бледными лучами солнца, когда им удавалось пробиться сквозь тучи.

Сонэ привезла из Токио много книг. Они лежали стопкой на столе. Сонэ взяла книжку и протянула ее Санкити. Она не знала, чем в этой глуши развлечь гостя.

— Мне дала эту книгу одна моя токийская приятельница, — сказала она.

Книга была серьезная. Когда-то Санкити увлекался подобными вещами. Прочитав такую книгу, он потом долго ходил под ее влиянием, размышляя о жизни. Поселившись в деревне, Санкити стал постепенно отходить от чтения, наводившего на раздумья. А Сонэ, чувствовалось, только этим и жила. Видя, как Сонэ старается занять его, он взял книгу, перелистал страницы и тут же попытался заговорить о другом.

Санкити пришел к Сонэ, потому что хотел услышать ее голос, ее холодные, насмешливые слова. А у Сонэ в этот день было особенно мрачное настроение. Уныние сквозило в каждом ее слове, в каждом взгляде.

— Коидзуми-сан, подите сюда, ко мне. Не надо стесняться. — Сонэ встала, предлагая Санкити место возле себя.

Санкити остался сидеть, где сидел.

На стене висел букет сухих цветов. Сонэ подошла, закрыв глаза, и понюхала засохшие стебельки. Ей хотелось быть как можно приветливее с Санкити. Но в ее поведении было что-то искусственное. Она вдруг почувствовала себя неловко и села на место. Она подумала, что вот у Санкити так любезно принимали ее. А она не знает, чем и занять гостя. Сонэ подвинула Санкити вазу с фруктами. Заговорили опять о музыке, об одном известном музыканте, недавно вернувшемся из-за границы. Этот уже немолодой человек был учителем Сонэ.