Семья
Шрифт:
О-Юки слушала внимательно, не отрывая глаз от мужа.
— «Это письмо будет для тебя неожиданным, — начал Санкити. — Я пишу, потому что, как мне кажется, я должен это сделать. Я много слышал о тебе, и у меня сложилось впечатление, что ты добрый и честный человек. Моим пером водит желание все устроить к лучшему, а не низменные чувства, как ты можешь решить. И я прошу тебя прочесть это письмо до конца».
Глаза о-Юки потемнели. Не сказав ни слова, она продолжала слушать.
— «Так случилось, — читал дальше Санкити, — что я прочитал два письма — твое, посланное моей жене, и ее ответ. Я узнал, что ты любил и любишь мою жену. Понял я и чувства моей жены...»
О-Юки
— «Мне пришлось много испытать в жизни. И я умею жалеть людей, — продолжал Санкити. — Твои страдания заставляют страдать и меня. Я не могу забыть о твоем несчастье, повинуясь эгоистическим побуждениям...»
Голос Санкити, глухой, дрожащий, иногда совсем прерывался. О-Юки напрягала слух, но некоторые фразы она так и не поняла.
— «Прочитав ваши письма, я увидел всю глубину ваших страданий. Но я не считаю, что ничего сделать нельзя, кроме как покориться судьбе. Я готов порвать связывающие меня и о-Юки узы. Пусть ее замужество будет для вас всего только печальным сном. Я хочу, чтобы вы были счастливы. И я все сделаю, чтобы о-Юки стала твоей женой. Я думал над этим несколько дней и ночей. Есть только одно препятствие — отец о-Юки с его непреклонным характером. Ты его хорошо знаешь. И я боюсь, как бы вместо счастья не навалилась на вас еще большая беда...»
Санкити замолчал. О-Юки не находила слов, чтобы что-нибудь сказать. Собравшись с силами, Санкити продолжал:
— «Нас трое — ты, о-Юки и я. Я не обманываюсь, выйти из создавшегося положения не так-то просто. И мы не первые пьем из этой чаши. Сколько страдает юношей и девушек, сколько пролито слез, сколько разбитых жизней. Где выход из этого? Я много думал и теперь ясно вижу — выход один: я должен уйти. Только так в вашей с о-Юки жизни опять засияет солнце. Мне очень жаль о-Юки. И если ты действительно любишь ее, будь моим другом. Мое самое горячее желание, чтобы мы стали друзьями. С какой радостью я обниму тебя! Я думаю, что мы с тобой ровесники, и уверен, что мы не позволим восторжествовать свалившейся на нас беде. Пройдет время, и мы будем вспоминать эти дни, гордясь тем, что в самые тяжелые минуты не уронили человеческого достоинства» .
Прочитав письмо, Санкити глубоко вздохнул. Так бывает, когда человек закончит тяжелую работу.
О-Юки лежала на татами, не смея взглянуть на мужа и обливаясь слезами.
— Ну, полно тебе. Кто же виноват, что все так получилось?! Давай-ка лучше отправим письмо, пока все спят, — утешал жену Санкити, помогая ей встать. Почтовый ящик был рядом — возле самого колодца.
Стараясь не разбудить о-Фуку и мальчика, они осторожно, крадучись, пошли к выходу. Минуту спустя двери отворились, и они вышли во двор. Ночь была светлая. Полная луна заливала землю голубоватым призрачным светом.
Возле бамбуковой рощи ложе ручья обрывалось уступом, и вода стремительно падала вниз. У дома Санкити был еще один выступ. Пенясь и шумя, ручей прыгал по камням, мотая плети водорослей. Подойдя к ручью, Санкити наклонился и вымыл лицо. За стол сели в одиннадцать часов, решив позавтракать и пообедать заодно. Санкити смотрел на всех с таким чувством, как будто только что пробудился от тяжелого, полного кошмарных видений сна.
После завтрака мальчик пошел купаться. О-Юки подошла к мужу и, протянув исписанный листок, сказала, что ей сейчас трудно говорить и что в письме она попыталась все объяснить ему. Санкити стал читать. О-Юки просила прощения за ту боль, которую она причинила ему.
— Вот уж это ни к чему, — сказал Санкити, складывая письмо. — Я вовсе не считаю, что вы не должны видеться. Ты неправильно поняла мое письмо. К тому же он скоро будет мужем твоей сестры. А значит, и относиться к нему надо как к брату.
О-Юки ничего не ответила.
Был полдень. Все уже пообедали. О-Фуку выбрала в доме местечко попрохладнее и легла отдохнуть. Санкити и о-Юки ушли на южную половину дома. О-Юки села на скамейку. Санкити стоял, прислонившись к стене. Их глаза встретились: впервые муж и жена смотрели прямо друг другу в лицо. Взгляды у них были удивленные, как будто они только что поженились и первый раз видели один другого так близко.
— Что у тебя было с Цутому? — спросил Санкити, которому прошлое его жены не давало покоя.
— О чем ты? — слегка зардевшись, спросила о-Юки.
— Я хочу все знать. Так мне будет легче...
Жена рассказала Санкити, что ничего серьезного не было. Об их почти детской влюбленности знали родители. Они никогда и не говорили о свадьбе. Они, конечно, подумывали о свадьбе, но их дружба почему-то не понравилась приказчику из магазина отца о-Юки. Он стал рассказывать о них плохое и расстроил брак.
Что было, то было. Нечего ворошить старое — слышалось в исповеди о-Юки. Но Санкити не стало легче.
В сердце его поселилась невыразимая тоска. А ведь он считал себя сильным человеком — верной опорой женщине. В этот день он был особенно ласков с женой, но душа его не переставала болеть.
Скоро пришел ответ от Цутому, сразу два письма — одно Санкити, другое — на имя о-Юки. В письме о-Юки он писал, что очень расстроен из-за всего случившегося. Ему жаль было о-Юки: ей столько пришлось из-за него пережить. Он ни в чем не упрекал ее. И просил прощения у ее мужа. Читая письмо Цутому, о-Юки не могла сдержать слез.
А через месяц Санкити встречал гостя, о приезде которого никто не мог и подумать. На вокзале в толпе пассажиров он сразу заметил высокого, скромно одетого старика с седеющими усами. Это был отец о-Юки.
— Ах, папа! Как я рада, что ты приехал! — воскликнула о-Юки, встречая отца у ворот дома.
Отец о-Юки, усыновив мужей двух старших дочерей, жил на покое. Лицо этого старика, отлитый словно из бронзы лоб говорили о том, что у него твердый характер, здравый ум и доброе, отзывчивое сердце. Он был великим строителем и за свою жизнь положил начало не одной семье. Бушевавшая в его душе энергия еще и теперь не давала покоя его одряхлевшему телу. Он приехал издалека, чтобы посмотреть, как живет на новом месте его любимая дочь, какой у нее муж и что за семья получилась у них.
— Теперь я спокоен, — глубоко вздохнув, проговорил старик, входя в дом.
Пробили недавно купленные часы — они висели на стене в южной комнате.
Старик привез много подарков, купленных в Токио для молодых.
— Это — от матери, это — от старшей сестры, это — от второй, — говорил он, вынимая свертки из чемодана.
Осмотрев закопченный деревенский дом Санкити, старик прошел в дальнюю комнату, выходившую окнами во двор, сел за стол. Глядя на суетившихся вокруг стола дочерей и прислушиваясь к доносившемуся сюда монотонному постукиванию водяного колеса, старик потягивал сакэ, то и дело подливая себе.