Семья
Шрифт:
— А вам не скучно здесь жить, Коидзуми-сан? — обратился журналист к Санкити.
— О-о, Санкити — другое дело! У него есть жена, — пошутил Ниси.
Санкити горько усмехнулся шутке друга.
— Ну, не скажите! — возразил журналист. — Бывает, что и с женой невесело. А то стал бы я до сих пор жить холостяком, стряпать себе обед на скорую руку в редакции?
Ниси, видимо, был неприятен разговор, и он дал ему иное направление.
— Да, мужчина должен работать, А если подумать, в этом
— Работать человека вынуждают обстоятельства, — вставил журналист. — Нельзя, значит, жить подобно птицам небесным. Они вот не сеют, не жнут, а знай себе порхают беззаботно с ветки на ветку. Да песни поют.
— Песня у птицы — все равно что у нас работа. Самец песней зазывает самку. Так и у людей: хорошо поешь — и жена хорошая... Впрочем, теперь, когда людей на земле так много, размножение перестало быть главной целью человечества.
— Плохо то, что жизнь наша очень похожа на унылый, однообразный сон.
— Скоро такой будет жизнь всех японцев.
Санкити слушал приятелей молча. В-кун замолчал и взглядом, полным страдания, посмотрел на Ниси. Все трое задумались, пуская к потолку дым.
На пороге комнаты остановилась о-Фуса.
— Иди сюда, Футтян, — ласково позвал девочку Ниси.
О-Фуса застеснялась и спряталась за юбку матери. О-Юки взяла ее за руку и подвела к столу. Гости стали протягивать девочке конфеты.
— Скажи спасибо. Это она от смущения молчит, — улыбнулась о-Юки.
Ниси уже несколько раз доставал карманные часы.
— Ты долго пробудешь в наших краях? — спросил друга Санкити. — Может, останешься у нас ночевать?
— Не могу, большое спасибо, — ответил Ниси. — Я должен успеть на четырехчасовой поезд. Сегодня в Токио в мою честь устраивают обед. Хотя должен вам сказать, меня это отнюдь не радует. Придется пить сакэ. А у меня завтра лекция.
— Посиди еще немного.
— Ваши часы отстают, — сказал Ниси. Он вынул еще раз свои и сверил их с часами, висевшими в другой комнате. — И сильно.
О-Юки принесла пиво и кое-какую закуску.
— Уж не обессудьте, чем богаты, тем и рады, — говорила она, расставляя деревенские кушанья. Санкити, радуясь приезду друзей, от всей души угощал их.
— Большое спасибо, все очень хорошо, — говорил Ниси. — Пить я, как и раньше, почти не пью. А вот поем с удовольствием. Вы уж извините, я без всяких церемоний начинаю. Мне действительно надо спешить.
Санкити налил пиво Ниси и В-куну.
— А вы долго собираетесь жить в Нагано? — спросил он журналиста.
— Годик еще поработаю. А там, наверное, переберусь в Токио. Уж больно тоскливо здесь. И поговорить не с кем. Ничего интересного в провинции Синано я не нашел.
Ниси с удовольствием ел кушанья,
— Знаете, что со мной было, когда мы проезжали тоннель? — сказал он. — До Усуи все было прекрасно. А как въехали в тоннель, такая вдруг меня взяла тоска. Я думаю, нет человека, который бы не чувствовал того же, проезжая через него. Как, по-твоему, В-кун? А вы, Коидзуми-сан, не испытываете в тоннеле тоски, когда случается ехать в Токио?
С печалью в сердце шел Санкити провожать приятелей. Народу на станции было много. Крестьяне, греющие за пазухой руки, торговцы в подбитых шелковой ватой шапках, няньки с непокрытыми седыми головами. Перешли линию, поднялись на платформу, куда должен был подойти поезд.
Ниси и Санкити закурили.
— Погоди, дай вспомнить, когда мы познакомились, — обратился журналист к Ниси. — Это было в тот год, когда ты поступил в университет. А я только начинал газетную деятельность. Мне было всего двадцать лет. Помню, как серьезно я тогда рассуждал о политике.
— Теперь ты, должно быть, в политике специалист! А признайся, друг, что ты и сейчас понимаешь в ней не больше, чем тогда?
Журналист, засунув руки в карманы желтого пальто, весело расхохотался. Но потом как-то весь поник и, посмотрев на друга, сказал:
— Да, сильно ты с тех пор изменился.
Ниси ответил ему молчаливым взглядом. Санкити прохаживался по перрону. Вдали ясно виднелась гора Асама, вершина которой уже была выбелена первым снегом.
— Холодно! — ежась, проговорил Ниси. — В вагоне я закоченею.
— Давайте немного походим, — предложил Санкити.
— Давайте. Может, немножко согреемся, — ответил Ниси и, оглядевшись кругом, сказал: — Именно такими я и представлял себе эти места.
— Вон видите там, вдали, лиловая с пепельным оттенком гряда гор, — сказал Санкити. — Это хребет Яцугата-кэ. А за ними красновато-желтая цепь гор. У подножья этой цепи течет Тикума.
— А что, горы всегда кажутся лиловыми? Или только когда осенью побуреет трава?
— Нет, не всегда. Сегодня в воздухе много влаги, вот они и кажутся темными.
— Это тот самый хребет Яцугатакэ, что тянется на границе провинции Коею? Ведь это моя родина!
— Ты разве из Коею? — спросил его Ниси.
— Я там родился и вырос... Смотрю я сейчас на эти горы, и такими они мне кажутся родными. — В голосе журналиста послышались теплые нотки.
Все трое посмотрели в сторону гор.
— Да, Коидзуми-кун! — как будто вспомнив что-то, сказал Ниси. — Так ответь ты мне, пожалуйста, долго ты еще намерен жить в этой глуши, подобно отшельнику? Во всей Японии, по-моему, нечего так глубоко изучать.