Семья
Шрифт:
Прошло несколько дней. Наконец принесли письмо от Минору. Он писал, что деньги получил и просит простить его, что послал телеграмму безо всяких объяснений.
Слишком уж спешное было дело. Но и в письме ни слова не говорилось о том, что же с ним стряслось. Несколько раз Минору повторил в письме, что нет ничего тяжелее долгов, и заклинал брата никогда ни у кого не занимать деньги.
В начале ноября от Минору опять пришла телеграмма и опять с просьбой о деньгах. Санкити прикидывал и так и этак, но требуемую сумму взять ему было неоткуда. Однако братний долг повелевал помочь, и Санкити
— О-Юки, слышишь, Футтян опять плачет! — крикнул он жене.
— Боже мой, как я устала! Неужели она опять будет всю ночь плакать? Если сейчас же не перестанешь, мама отдаст тебя чужой тете.
С тех пор как у о-Юки пропало молоко, так было каждый вечер. Футтян стала раздражительной и капризной. У нее прорезались зубки, и она сердито кусала пустую грудь.
— Ой, ой больно ведь! Ну что это за ребенок? — то и дело вскрикивала о-Юки. Рассердившись, она зажала Футтян носик, чтобы девочка выпустила грудь. Футтян так и закатилась от обиды.
— Глупенькая, вот глупенькая, — уговаривала ее мать. Но девочка ничего не понимала. Она привыкла засыпать у груди и требовала своего.
Санкити не мог работать, когда плакала Футтян. Он то и дело выходил из кабинета и сам пытался успокоить дочку. В кабинете его, в отличие от южной гостиной, полной тепла и света, было прохладно и сумрачно.
Наступила самая горячая пора деревенской страды — уборка урожая. В школе начались каникулы, и Санкити решил несколько дней отдохнуть.
Как-то, возвращаясь с прогулки, он увидел бежавшую ему навстречу о-Юки.
— Санкити, — сказала, запыхавшись, жена, — приехал Ниси-сан. Вот его визитная карточка. Он не один, с приятелем. Они не стали тебя ждать, но сказали, что зайдут попозже.
Не часто токийские друзья навещали Санкити в его деревенском уединении. Можно было пересчитать по пальцам, сколько раз заглядывали сюда городские знакомые.
Не успел Санкити войти в дом, как услыхал с порога знакомый голос:
— Я вижу, Санкити уже вернулся!
Санкити очень обрадовался своему давнишнему приятелю. Они начали дружить еще до университета. Было время, когда они ночи напролет горячо обсуждали будущее, высказывали заветные думы и мечты. И вот после стольких лет друзья опять встретились. Санкити смотрел на друга и не узнавал его: Ниси стал настоящим джентльменом. Он служил в одном из департаментов в Токио.
Вместе с ним пришел одетый в европейский костюм сотрудник местной газеты. Все трое прошли в гостиную, и через минуту оттуда донеслись оживленные голоса.
— Мы давно знакомы с В-куном, но я не знал, что он живет теперь в Нагано. Захожу я сегодня в редакцию, и что бы ты думал? — первым встречаю tero!
— А я не узнал Ниси, пока он не подошел ко мне и не заговорил, — улыбаясь, перебил приятеля В-кун. — Он ведь фамилию переменил. Да и усы вон какие вырастил. Совсем стал другой, разве тут узнаешь. Мы как раз сидели с С-куном, ожидая одного юриста, ну и, как водится, злословили — что за правовед к нам явится.
— Знаешь, что они сделали? — засмеялся Ниси. — Меня сюда послала префектура, чтобы проверить, как обстоит дело
Стряхнув пепел с папиросы, Ниси с нескрываемым удивлением оглядел убогую комнату, в которой жил и работал его приятель. Потом внимательно посмотрел на Санкити, точно хотел спросить, для чего это он решил похоронить себя в такой глуши. Трехлетняя жизнь в провинции действительно наложила отпечаток на внешний вид и манеры Санкити.
,— Ты не замерз, В-кун? — обратился Ниси к журналисту и поежился. — Надень-ка пальто. Однако, прохладно у тебя в кабинете.
О-Юки внесла горячий чай. Ниси протянул Санкити книгу.
— Коидзуми-кун! Ты, верно, еще не читал этой книги. Я на днях зашел к Накамура, попросил что-нибудь почитать в дорогу. Он мне предложил эту книгу. Я начал ее читать, дошел до места, заложенного открыткой. Дальше не успел. Но это любопытно... Дарю тебе ее вместе с открыткой.
— А у меня так много работы, что нет времени читать, — сказал журналист, разглядывая книгу. — Уехать бы куда-нибудь подальше в глушь, захватить с собой книг побольше, вот бы славно было!
Ниси посмотрел на журналиста. Тот вздохнул и обратился к хозяину:
— Санкити-сан! У вас не бывает такого чувства, когда вы работаете, будто вы своим трудом отдаете природе долг?.. Это ощущение долга заставляет меня постоянно работать. Иначе совесть замучит. Берусь за всякое дело. А удовлетворения никакого. Бегаю день-деньской со всякими заданиями для газеты. Но какой во всем этом толк?
— Газетчикам в голову всякие вздорные мысли лезут, — не без ехидства заметил Ниси. — Брось ты эту работу в газете!
— А, все равно, — махнул рукой журналист. — Было время, когда я работал не ради хлеба насущного. Но и тогда не чувствовал радости от труда. Ну, скажем, стану я теперь учителем. Что изменится? Мне уж, видно, суждено вечно трудиться в поте лица, чтобы исполнить долг и не знать от труда удовлетворения.
— Ну, брат, это в тебе тщеславие говорит. Хотя тщеславие, если оно верно направлено, как у тебя, например, вещь неплохая, — засмеялся Ниси.
— Может быть, может быть, — пожал плечами журналист. — Но против природы идти нельзя. Можно причинить непоправимый вред. Насилие над естеством ведет к смерти. Но так не хочется подчиняться этому самому естеству. А ничего не поделаешь: человек не знает ни минуты покоя из-за его велений. Как бы мне освободиться от этого сознания долга, бросить вообще всякую работу. Хочешь читать — читай, хочешь спать — спи.
— На меня тоже иногда находит такое, — признался Ниси. — Я только не хотел говорить об этом Санкити: он ведь видит в труде смысл и цель жизни. Я давно это в нем заметил.
— Да, жизнь неумолима и безжалостна, — сказал журналист.
— А знаешь, В-кун, — продолжал Ниси, — по-моему, только женщины способны по-настоящему ничего не делать. Они даже читают только ради удовольствия. Натура мужчины иная. Он и в чтении видит пользу. Его жизнь — постоянный, непрерывный труд... Как это грустно. Золя говорил: удел мужчины жить, любить и трудиться. Печальный удел.