Семья

Тосон Симадзаки

— М-м... Очень вкусно, — похвалил он, неторопливо пробуя суп.

— Пожалуйста, еще чашечку, — угощала о-Кура в добрых старых традициях дома Коидзуми.

За обедом много шутили, смеялись.

Потом Морихико и Санкити попрощались и ушли. Полквартала молча шлепали по лужам, затем Морихико повернулся к Санкити и сказал:

— А зря я старался. Ничего-то братец наш не понял.

Им было не до шуток. Семья Минору и больной Содзо опять сваливались братьям на плечи.

— Цутян! Цутян! — пошла искать о-Сюн сестру, когда дяди ушли. — Папа

завтра уезжает, а она как сквозь землю провалилась... Господи, да где же она?

О-Сюн, поеживаясь от холода, оглядывала улицу. Зашла к соседям. Ей сказали, что Цутян посидела у них немного и пошла домой.

О-Сюн вернулась. Она не ожидала, что отъезд отца назначат на завтра. Когда она вошла в комнату, отец собирался в дорогу, пересматривал вещи, отбирал, что взять с собой. Он не посвящал семью в свои планы, пытался шутить, даже смеялся каким-то деланным смехом. Мать растерянно ходила по комнатам. Цутян смотрела на сборы, ничего не понимая. О-Сюн не могла сдержать слез.

Ей казалось, что только вчера отец вернулся домой после долгой разлуки. И вот опять расставание. Его гонят из родного дома братья. Лишают беспомощную семью отца. Так горько, так тяжело было на сердце о-Сюн. Бедный отец, злые братья приказывают ему уехать, бросить на произвол судьбы жену и детей! Слезы так и лились по щекам о-Сюн.

Только мысль о матери сдерживала приступы отчаяния. В этот вечер они с матерью легли поздно — собирали вещи и готовили дорожную одежду несчастному отцу.

— Давай немного поспим, мама, — сказала о-Сюн, прикорнув возле отца.

Она лежала в темноте и видела печальные алые цветы мирта, видела дом в предместье, где она прожила лето. Зачем она жила там, у дяди, а не дома, раз отцу так скоро предстояло уехать?..

«Не хочу, не хочу», — шептала она, глотая слезы. Отец спал беспокойно, ворочался с боку на бок.

Минору встал наутро чуть свет, за ним поднялась и о-Сюн,

— Матушка, уже петухи кричат, — сказала она, надев кимоно и повязывая оби.

Красноватый свет висячей лампы уныло освещал комнату. На кухне в очаге горел огонь. О-Кура набрала красных угольков и положила их в жаровню. Тем временем проснулись о-Нобу и о-Цуру.

В семье Коидзуми, как издавна повелось, вместо домашнего алтаря была небольшая божница, называемая «митамасама» — «почтенные духи усопших». Минору подошел к божнице, поклонился. Осененный вечнозеленой веткой, смотрел с портрета Тадахиро, словно давая сыну напутствие. Сложив благоговейно руки, Минору простился с духами предков.

Столик с едой для главы семьи о-Кура и о-Сюн поставили возле большой жаровни. Мать и дочь все утро не осушали глаз. Разлили чай. И в последний раз все вместе сели завтракать.

Опять прокричали петухи. Совсем рассвело.

— Оставайтесь все дома, — сказал Минору. — Провожать не надо, даже на улицу не выходите.

Он вышел из дому один. Телом он был еще крепок, и дух у него был бодрый. Но все-таки ему уже перевалило за пятьдесят. Денег у него едва хватало на то, чтобы добраться

до Кобэ, где жил Тацуо. А оттуда до земли маньчжурской еще далеко. Трудно было надеяться, что старший Коидзуми когда-нибудь вернется домой, Бодро зашагал он по дороге, Дом, жена и дети — все теперь осталось позади.

5

Взяв доску, на которой крахмалят белье, о-Юки вышла во двор. Санкити дома не было. Стоял конец октября, но солнце щедро заливало землю, и ткань на доске быстро просохла. О-Юки собралась уже нести доску домой, когда увидела Тоёсэ, приближавшуюся к их дому.

— Здравствуй, Тоёсэ! — приветствовала она редкую гостью, развязывая тесемки на подобранных рукавах и приглашая ее в дом.

— Как я давно вас не видела, тетушка, — проговорила Тоёсэ, идя по дворику следом за о-Юки. Она поднялась на террасу, шурша шелковым кимоно. Сказав несколько соболезнующих слов — Тоёсэ ни разу не видела о-Юки после смерти детей, — она села на подушку, передала поклон от свекрови и поблагодарила за заботу о своем муже.

— Я теперь, тетушка, жена биржевого маклера, — сказала она, усмехнувшись. Ее и самое это, видимо, удивляло.

В комнату вбежал мальчик с широко открытыми блестящими глазами.

— Танэтян, ты забыл поклониться тете, — заметила ему о-Юки.

— Какой Танэтян стал большой,

— Это тетушка Тоёсэ.

— Иди ко мне, Танэтян. Ты узнал тетю?

Танэо, застеснявшись, спрятался за спину матери.

— Сколько ему?

— Да уже три года.

— Как время летит! Не замечаешь, как старишься. А посмотришь на детей и видишь, что молодость-то прошла.

Спавший на циновке возле стены ребенок заплакал. О-Юки взяла его на руки и показала Тоёсэ.

— Это ваш младший? — спросила Тоёсэ. — Прежде были все девочки, а теперь вот мальчики пошли.

— Икутян! — позвала о-Юки.

O-Ику, самая младшая ее сестра, училась в одной школе с о-Нобу и жила в общежитии. Как раз накануне она приехала погостить к сестре. Девочка заварила и принесла чай.

—- А где та девушка, которую я у вас прежде так часто видела?

— Айтян? Она недавно кончила школу и вернулась домой. Совсем невеста стала.

— Да, да... Вот и о-Сюн тоже невеста.

Почти вся жизнь Тоёсэ прошла в деревне. Город привлекал ее разнообразием и новизной впечатлений. Когда Сёта снял неподалеку от Санкити квартиру, Тоёсэ простилась со свекровью и приехала в Токио.

Тоёсэ зашла к о-Юки ненадолго. В тот день она была уже у супруги директора фирмы, где служил Сёта, виделась с Морихико. Еще ей надо было зайти в лавку кое-что купить. Да и пора было превращать холостяцкую квартиру Сёта в семейный дом.

— Как я рада, тетушка, что буду жить рядом с вами. Ведь вы позволите почаще заходить к вам? — сказала на прощание Тоёсэ и ушла, видимо чем-то озабоченная. О-Юки вышла за доской, которую оставила во дворе.