Семья

Тосон Симадзаки

— Так ты говоришь, сестрица все еще ждет своего супруга? — спросил Санкити. Его беспокоила судьба сестры. Он хотел знать все подробности ее жизни.

— Ждет. А тут еще здоровье у нее совсем стало плохое. Только встанет с постели и опять сляжет.

— Плохие вести ты принес...

— У меня руки опускаются. Хозяина-то ведь не позовешь.

— Если бы Тацуо-сан и пожелал вернуться, никто ему этого не позволит. Мне его тоже жалко. Согласись, что и у него положение нелегкое. Но если сейчас пожалеть его, то только навредишь.

—

И я так думаю. Не мешает, чтобы Тацуо-сан хлебнул немного горя. Может, это его исправит. Само собой, если он заболеет или что другое, тогда уж и разговор особый... А хозяйка, вы сами знаете, какая она...

— А нельзя ли сделать так, чтобы хозяйка помогала тебе составлять лекарства? Может, это ее отвлечет?

— Это было бы хорошо, да как ее заставишь?

— Вот что, когда вернешься, скажи сестре так. Если Тацуо вернется домой только потому, что ему уж совсем плохо стало на стороне, пусть сестра ни в коем случае не пускает его и скажет, что дома у него больше нет. Если же он вернется, потому что понял наконец, как недостойно его поведение, и попросит у сестры прощения, тогда пусть сестра примет его и опять отдаст бразды правления.

Косаку глубоко вздохнул.

— Как все на свете странно! Уж кому, как не мне, надо быть твердым. Я и стараюсь храбриться перед хозяйкой. А как лягу спать — вижу во сне: стоит хозяин, прислонившись к столбу очага в гостиной, и зовет меня: «Коса-ку! Косаку!» Я часто вижу этот сон. Неспроста это... А как проснусь, так, кажется, случись тут хоть самая что ни на есть несуразная история, — ничему удивляться не стану.

Вернулась из ванны о-Юки.

— Косаку-сан привез нам лекарства от Хасимото, — сказал ей Санкити.

— Большое спасибо Танэ-сан, что помнит о наших мальчишках, — поблагодарила раскрасневшаяся после ванны о-Юки.

Косаку заговорил о молодом хозяине. Упомянул Кокин. Видно, жизнь Сёта беспокоила его не меньше, чем жизнь старого Хасимото и его жены.

— Если правду сказать, молодая хозяйка письмо прислала. Пишет, что нужно посоветоваться. Вот я и заехал в Токио из Нагоя.

— Так ты из-за этого только приехал? Не надо принимать близко к сердцу жалобы Тоёсэ. Она все несколько преувеличивает.

— Письмо было очень тревожное. Я ничего не сказал хозяйке, и сюда...

— А может быть, лучше не стоит вмешиваться? Как бы не навредить...

Ночевать Косаку пошел к Сёта, своему молодому хозяину.

Опять наступила весна, стало тепло. На берегу реки, за два переулка от дома Санкити, зазолотились сережки ивы. Внизу, под каменной оградой, начиналось устье реки. Там швартовались суда, пассажирские и грузовые. Мутная, темная по-весеннему вода лениво текла из-под моста, по которому, дребезжа, сновали трамваи.

Каждый год, с тех пор как умерли девочки, у Санкити в эту пору начинала болеть голова. Мучаясь болью, бродил он взад и вперед по ивовой аллее. Теплый солнечный свет падал на белые стены ограды и, отражаясь, бил по глазам. Назойливый

блеск этот усиливал беспокойство и досаду, что начатая большая работа не двигается с места. А работать было необходимо — заботы обремененного семьей человека одолевали Санкити. Лодки плыли по реке, покачиваясь и рыская из стороны в сторону — точь-в-точь как мысли Санкити.

Он повернул по узкой дорожке между складами к дому. Там его ждала жена Минору.

— Сестрица уже давно пришла, — сказала о-Юки. Она раскурила трубку и предложила невестке.

Разговор о деньгах всегда неприятен. Увидев хмурого, небритого, невыспавшегося Санкити, о-Кура не знала, как сказать лучше о том, что привело ее сюда. И все ходила вокруг да около.

— Так, значит, эти люди отказываются ухаживать за Содзо, — перебил ее Санкити.

— Нет, не отказываются. — О-Кура попыталась улыбнуться. — Ты же знаешь, у них никаких других забот нет. Они люди свободные. И готовы ухаживать за Содзо. Но ведь он совсем больной, хлопот с ним много... А цены все растут...

Разговор опять пошел в сторону. Тогда Санкити спросил без обиняков:

— Они, что же, считают, что им платят мало?

— Да, в этом все дело. Просят прибавить две иены в месяц.

— А что, сестрица, — пошутил Санкити, — не возьмете ли вы Содзо к себе? Деньги на его содержание я буду давать, как и раньше. Это ведь будет дешевле, не правда ли?

— Ни за что! — Худое тело о-Кура затряслось от возмущения. — Лучше умереть, чем жить под одной крышей с Содзо.

Больной Содзо, о котором в семье говорили, что ему пора бы к праотцам, все еще жил. Для всех он был обузой. После того, как уехал Минору, часть денег на содержание больного брата давал Санкити. Давал столько, сколько просили. Семья Минору очень бедствовала.

— Я рад видеть тебя, сестрица. Но сегодня у меня так болит голова... — Санкити потер лоб. Он согласился платить больше за Содзо и сказал, чтобы о-Сюн пришла за деньгами на следующий день.

Поговорили и о предстоящем замужестве о-Сюн.

— Слава богу, уже и помолвка была. Жених и невеста подарками обменялись. Теперь я за о-Сюн спокойна, — сказала о-Кура.

Роль отца в этом важном деле могли взять на себя только Морихико или Санкити. Морихико, верный семейным традициям, сказал, что свадьба должна быть сыграна по всем правилам. Расходы опять ложились на плечи братьев.

— Вы тут беседуйте. Ты уж не сердись, сестрица. Меня ждет работа, — с этими словами Санкити ушел к себе.

В этот день ему не работалось. Лучи солнца играли на желтоватых стенах комнаты. Те самые лучи, которые падали на белую ограду набережной и, отражаясь, ударяли в глаза, когда он утром гулял. Он смотрел на желтые пятна света и раздраженно думал, что его любимая работа, о которой он мечтал, превратилась в изнурительный труд, чтобы прокормить родню. Санкити сошел вниз.

— Дай мне кимоно, — сказал он о-Юки. — Я пойду по делам.