Сердца первое волнение
Шрифт:
— Ну, разумеется; так же, как и ты…
Обе — учительница и ученица — рассмеялись.
— Рита, вот к тебе еще гостья, — сказала, войдя, Евдокия Назаровна и посторонилась, чтобы пропустить новую гостью.
Это была Клара Зондеева, в форменном платье, но без очков; она была бледной и казалась проще, лучше, чем всегда. Маргарита Михайловна не верила собственным глазам. Клара? Пришла?
— Маргарита Михайловна, извините за беспокойство, — сказала Клара, близоруко оглядываясь; увидев Надю, она кивнула ей и… осеклась; она, наверное, не
Маргарита Михайловна пошла ей навстречу, взяла за руку, усадила на диван, начала что-то говорить. Евдокия Назаровна не сводила с Клары глаз.
— Может быть, чаю? — спросила она. — Есть варенье, хрустинки, пирог…
— Погоди, мама, погоди… Впрочем, конечно, да, да, чаю…
Клара смотрела растерянно и смущенно. Маргарита Михайловна поняла, что пришла она с чем-то большим и серьезным… Как все сразу, как неожиданно и как много! Да; Клара пришла — а тут Надя. Вот положение; как тут быть?
Выручила всех Надя, которую появление Клары Зондеевой не смутило нисколько; отказавшись, как и Клара, от чая, она продолжала говорить свое.
— Вот вы говорили — любовь… волнения сердца… А Клара утверждает: любить нам нельзя, предосудительно…
— Говорила… — невнятно произнесла Клара. — А теперь, наверно, не сказала бы.
Надя посмотрела на нее и недоверчиво и удивленно; ничего не поняв, она заговорила снова:
— «Предосудительно»! А вот я… Я хотела скорее, скорее любить. Я думала: это, наверно, очень интересно — любовь. И правда. Когда я любила, все мне казалось красивым, увлекательным. А теперь вижу — все скучно. Я ошиблась и в нем и во всем. Будто бы я прочитала книгу; по заглавию — интересная, а прочитала — ничего особенного.
— Ах, Наденька, ну что ты говоришь! — ласково улыбнулась Маргарита Михайловна. — У вас еще вся жизнь впереди, и все большие чувства — впереди. И любви еще не было…
— Нет, была! — с жаром возразила Надя.
— Была влюбленность. Любовь придет потом, — стояла на своем Маргарита Михайловна. — Но, кажется, и первое увлечение тебя научило многому, заставило глубоко посмотреть в душу человека, разобраться в нем. Вероятно, эта влюбленность толкнула тебя к литературному творчеству.
— Да, пожалуй, — согласилась Надя. — Вот когда мы ссорились с Анатолием, и я бросила журнал, литкружок, так мне чего-то не хватало.
— Да, — кивнула головой Маргарита Михайловна. — Да и сама ты, хоть и сидит в тебе еще прежняя бойкая Надя, но ты, ты уже не та. Не знаю, как бы это сказать яснее? На днях мы с Владимиром Петровичем слушали Одиннадцатую симфонию Шостаковича; там композитор ввел несколько песен; вот слышится «Варшавянка»… Но вот ты уже слышишь, как она углубляется, ширится, приобретает новые краски, — на зеленой веточке мелодии словно пробиваются свежие, весенние побеги. Так и ты: ты — прежняя, но ты и другая. Что-то новое «пробивается» в тебе…
Маргарита Михайловна хотела еще сказать что-то, но тут раздался голос Клары:
— Надю любовь толкнула
— Тебя? — изумилась Надя. — Ведь ты же говорила…
— Я сама не знаю; может быть, это и не любовь? Да, нет, что там!.. — Клара махнула рукой. — Я не могла говорить. И тебе — в первую очередь… Ведь я люблю его, твоего Анчера… Я боялась папы, ребят, тебя, себя. А потом этот бунт против двоек. Теперь я не могу об этом вспомнить без стыда. Маргарита Михайловна, я прошу вас…
— Я прошу вас, Клара, — положив руку на ее плечо, сказала Маргарита Михайловна, — прошу вас не говорить об этом ни слова. Я вижу, вы… ты поняла все, и этого достаточно.
На миг в Наде вспыхнуло мстительное, злорадное чувство. «Вот, говорила, а сама… Эх, ты!» Но оно быстро погасло; Надя видела подругу в горе; она знала, как недружелюбно относится к Кларе Черемисин, и ей стало ясно, что Клара не испытала ни одной счастливой минуты. Она забыла все, чем Клара досаждала ей.
— Что же теперь делать-то? — сложила Надя в отчаянии руки на груди. — Маргарита Михайловна! Он не любит ее.
— Да, не любит. Я знаю, — сказала Клара. — И что-то об этом я хотела спросить вас… Погодите, что-то такое… Как вы сказали, Маргарита Михайловна? «Ваша жизнь впереди, и все большие чувства ваши впереди». Это хоть и не успокаивает, но звучит серьезно. Есть над чем задуматься. Я думала иначе и… боялась.
Клара помолчала, глядя куда-то в себя; рассеянно взглянула в книжку стихов Ошанина, прочла:
Но по первому взгляду и слову Ты навстречу любви не беги…Потом сказала:
— Да… И эти ваши слова о том, что первое же увлечение многому научило Надю, и я могу принять… Кажется, и меня оно научило.
— Вот видишь, Клара, — улыбнулась Маргарита Михайловна, — любовь раскрыла перед тобой такие стороны жизни, которые ты не знала. Что-то, мне кажется, ты проще стала, человечнее…
— Не знаю, — слегка смутившись, ответила Клара. — Теперь мне нужно…
— Что, что? — взяла ее за руку Надя.
— Мне нужно обдумать все до конца. Вероятно, мне нужно найти в себе силы побороть чувство к нему, — сказала Клара, подумав. — Ведь так? Я и хотела спросить вас об этом, Маргарита Михайловна.
— Так-так… — сказали старые часы.
— Маргарита Михайловна… — Надя запнулась. — А может человек второй раз…
— Может, конечно! — Маргарита Михайловна засмеялась. — Да вы еще и первый-то раз не любили.
— Ну, слава богу, — обрадовалась Надя. — Так бы давно и сказали!
Она посмотрела в окно, где на огромном, неоглядном пространстве разливался лунный пожар. И вздохнула украдкой, вспомнив недавний такой же вечер, только очень печальный.
В комнату вошла Евдокия Назаровна и присела на стул, стоявший возле двери.