Сердце дракона
Шрифт:
Сидевшему по левую руку Гайларду помогли отодвинуть кресло. Стернс встал, случайно задев ладонью наполненный вином кубок. Тот опрокинулся — вино залило часть стола и закапало кровью на подол платья Мириан и сапоги Гая. Хороший ли то был знак или плохой, Мириан не знала. Она рассеянно слушала подбадривающие хлопки вокруг и очнулась только, когда Стернс протянул ей руку и сказал:
— Миледи.
Дрожащие пальцы доверились пальцам тёплым и сильным. Мириан встала и, ведомая мужем, пошла рядом с ним. За ними следовали слуги с кувшином вина и подносом, полным закусок и фруктов. А полупьяные гости занялись развлечением короля Риккарда и опустошением винных кубков на спор.
Мириан и Гайлард шли длинными пустыми коридорами,
Беседа с супругом никак не ладилась, и Мириан дрожала под меховой накидкой и отсчитывала шаги, приближающие её к той самой двери, за которой она познает секреты, о которых так любили вечерами болтать служанки. Гайлард же смотрел вперёд настолько пустым взглядом, словно не его свадьба была сегодня, и словно то была и не свадьба вовсе, а похороны.
Высокие двери отворились перед леди и лордом Стернс и захлопнулись лишь, когда последний слуга, поставив на столик у кровати кувшин с вином и зажегши свечи, вышел в коридор и исчез в темноте вместе с остальными слугами, сопровождавшими хозяев из шумной обеденной залы в спальню, до которой не доносилось ни пьяных криков, ни дикого хохота, ни пошлых шуток. Для последних уже давно настало время, учитывая час ночи и количество выпитого вина.
Тяжёлый канделябр глухо стукнулся о дубовую поверхность пустого стола. Толстые воткнутые свечи зашлись трескучими искрами. Огонь выхватил из темноты украшенные вышивкой стены и тёмно-синее покрывало, спешно сдвинутое служанкой на край кровати. Белые лилии, ещё утром расставленные по вазам, начали увядать, и, втянув носом приторный запах, Гай поморщился. Он всегда питал неприязнь к этим вычурным цветам; их сладкий аромат напоминал ему о разлагающемся трупе лошади, на который Гайлард ещё в детстве наткнулся с лесу. Сердобольная нянька поспешила отвлечь юного Стернса и, схватив за руку, потянула за собой на опушку, к корзинке с лепешками и виноградом и плотной тряпицей, расстеленной поверху примятой травы. И, прежде чем сунуть воспитаннику кусок хлеба, протерла его потные и липкие ладошки льняным полотенцем, жутко пахнущим теми самыми лилиями. И в то мгновенье все запахи смешались в голове мальчишки в одно яркое пятно и неприятным воспоминанием осели где-то в дальнем уголке, чтобы в самый неподходящий момент о себе напомнить.
У Стернса помутнело перед глазами. И сердце внезапно ударило так глухо, словно отстукивало свой ритм в последний раз в жизни. Резко побледнев, Гай вцепился пальцами в край стола с такой силой, что одна ваза не выдержала и шмякнулась на бок, а вместе с ней и тяжелый букет лилий, обдав Стернса мириадами ненавистной жёлтой пыльцы.
— Вам нехорошо? — Мириан обернулась на грохот. Она всегда любила лилии, обожала их и крохотными ростками, и вышивкой на своём плаще. И Мириан было до теплоты в сердце приятно, что хозяин Торренхолла готов разделить с ней её любовь и украсить их брачное ложе цветами её рода.
— Слишком много выпил, — отмахнулся Гай, а сам потянулся за кувшином и плеснул себе вина в кубок.
— Тогда стоит ли ещё пить?
Леди Стернс отодвинула наполненный кубок в сторону. Шелест тканей смолк, и в спальне наступила такая тишина, что Гай даже слышал дыхание Мириан. Волнительное, оно в то же время было лёгким и едва уловимым. Так забавляется с прядями волос бархатистый ветерок безмятежным летним утром, прежде чем окончательно скрыться и уступить место зною.
Деревянными пальцами Гай не с первой попытки но расстегнул верхнюю застежку дублета. Дышать стало легче.
— Позволите? — Послышалось смущенное, а грубая кожа рук ощутила осторожное и нежное прикосновение, по-девственному неуверенное и ещё неловкое.
Серебряные
— Я теперь ваша, — прошептала Мириан и подняла полные хрустальных слез глаза на мужа.
Света свечей в комнате было мало, но леди Стернс могла поклясться, что уже видела этот взгляд. Полный тревоги и печали одновременно, он только был чуть более уставший и безгранично одинокий. Мириан нередко видела вещие сны. Вот и взгляд будущего супруга в одном из тех снов разглядела, оставалось лишь вспомнить, в каком именно и что приснилось дальше. Но все воспоминания потом... завтра... или через неделю, а сейчас... Мириан почувствовала, как Гай провёл ладонью по её волосам, распутывая красивую и сложную прическу и позволяя каштановым прядям рассыпаться по плечам и спине.
Платье на правом плече затрещало и поползло вниз, оголяя светлую кожу. Мириан неловко охнула и попробовала перехватить ткань, но вовремя остановилась и уже спустя мгновенье задрожала от прикосновений холодных губ мужа.
Его язык скользил по её шее колючим репейником, а руки мяли грудь. Пальцы грубо нащупывали соски, но плотная ткань их тщательно прятала. Пытка длилась недолго — шнуровка на платье резко ослабла, и то скользнуло на пол.
В полумраке и совсем не понимая, что с ней происходит, Мириан услышала, как что-то тяжелое брякнулось на пол, а после вдруг почувствовала, как коснулась спиной прохладной простыни и как сильные губы впились в её нежную кожу, а привыкшие к покорному повиновению руки резко раздвинули бедра.
Мириан испуганно дёрнулась. Страх накатил ледяной волной. Мириан попробовала отстраниться от мужа, но Гайлард не позволил. Нежные и полные страсти сказки служанок о первой ночи обернулись болью и непониманием. Мириан хотела закричать, но с губ сорвался лишь сдавленный хрип. Стернс не останавливался, в глаза жене не смотрел и не видел её испуганного и молящего хотя бы об одном теплом слове взгляда. Пусть шепотом, пусть еле слышно — она бы разобрала и почувствовала, что хоть капельку нужна этому человеку. Но слов не было, как не было и жарких объятий, и томных ласк, за которыми должно было последовать самое сокровенное.
Два раза мазнув сухими губами по губам жены, Гай больше к ним не притрагивался. Не зарывался лицом в густые, пахнущие цветами, волосы, словно считал это омерзительным, не проводил руками по изгибам тела, только ему одному явившему всю свою красоту. Стернс даже рубашку с себя не снял, лишь немногим ранее швырнул на пол тяжелый дублет, позволив каменному полу соскрести часть серебра с застежек, и развязал пояс.
Мириан закрыла глаза и уже больше не сопротивлялась. Острая, разрывающая боль пронзила тело — Мириан вскрикнула, но тут же закусила губу, вцепилась пальцами в плотную простыню и продолжала терпеть, пока не услышала облегчённый выдох мужа и не почувствовала, как её бедра обволакивает чём-то тёплым и липким. Запах лилий, царивший в спальне, перемешался с запахом новым, до той поры Мириан незнакомым. От него Мириан затошнило, ей хотелось пить, но всё, что она получила, это горячее дыхание Гая над своим лицом и процеженные сквозь зубы слова:
— Мне нужен сын.
Мириан всхлипнула. Но Стернс не обратил на это никакого внимания. Он встал, оправил на себе сползшую одежду, обернул и затянул пояс. Затем хлебнул из кубка вина, взял со стола свечу и вышел из спальни, громко хлопнув дверью.
Мириан приподнялась на локте. Она лежала на смятой простыне, испачканной в крови и мужском семени, измученная и раздавленная. Ей было плохо, хотелось бежать, но, бросив отрешенный взгляд на закрытую дверь, Мириан лишь потянулась за покрывалом и накрыла им истерзанное тело. Вставать было больно, больно было даже перевернуться, но ещё больнее было осознавать, что она никому не нужна. Ни здесь, ни в родном Ллевингоре.