Сердце прощает
Шрифт:
– Как же, Сереженька, милый ты мой голубчик, - растроганно произнесла Марфа и уткнулась ему в плечо.
– Успокойся, Марфа Петровна, слышали мы о твоем горе, но до сих пор не верили, думали - все сплетни.
Марфа всхлипнула:
– Лучше бы были сплетни, чем такая правда.
– И как же все это произошло?
Волнуясь, Марфа рассказала о своем несчастье. И несмотря на то что это было именно несчастье, в голосе ее прорывались обида и гнев, хотя говорила она о своей
– Постойте, Марфа Петровна, погодите минуту. А где же вы сами-то были?
– глухо, сдавленным голосом спросил Виктор.
Горбунов резко одернул товарища:
– Что ты говоришь, подумай! От этих бандитов можно всего ожидать. Чем же мать виновата?
– А тем виновата, что не пустила с нами Любу. Если бы пустила - не было бы этой беды...
– Витенька, соколик ты мой, разве я знала, разве могла подумать... с горечью ответила Марфа.
– Просто не хочется верить во всю эту историю, - сказал Горбунов.
– А где она... где Люба сейчас?
– взволнованно спросил Виктор.
– Не знаю, - тяжко вздохнула Марфа.
– Не знаю, Витя, да, сказать по правде, и знать не хочу. Опозорила она и себя, и всю нашу семью. Не знаю про нее больше ничего.
– Мы еще посоветуемся, подумаем, что можно сделать, - сказал Горбунов и перевел разговор на другую тему: - Много ли у вас в деревне немцев?
– Всю школу теперь занимают, а сколько их - не знаю, - ответила Марфа.
– А давно ли они живут у моей мамы?
– переборов себя, спросил Виктор.
– С месяц, не больше, - сказала Марфа и в свою очередь спросила: - А кто тебе об этом сказал-то?
– Добрые люди, Марфа Петровна, - опережая Виктора, пояснил Горбунов и спросил: - Кто бы смог поподробнее рассказать нам о немцах? Может быть, Цыганюк?
– Что вы, он же фашистский холуй! Его теперь водой с ними не разольешь. Ездит по деревням, арестовывает подозрительных. В общем, подлец из подлецов.
– Значит, продался окончательно?
– Да еще как, со всеми потрохами, - сокрушенно сказала Марфа.
– И пьет самогон, как самый последний забулдыга, не уступает Степану Шумову.
– А где же ее берет?
– поинтересовался Горбунов.
– Находит, - ответила Марфа.
– Вот и давеча, в сумерках, тоже потащил ее к себе. По-моему, и теперь еще пьет вместе со старостой и этим своим нынешним дружком полицаем Шумовым.
Горбунов вместе с Марфой подошли к окну. Сквозь пелену ночи чуть-чуть просматривался дом Натальи Бобровой, окна его не светились. Горбунов молчал и что-то раздумывал. Потом он сказал Виктору:
– Позови Бориса.
Виктор тотчас нырнул за дверь и через минуту вернулся вместе с товарищем.
– Давайте решим этот вопрос сообща, -
– Там, Боря, в этом доме, живет мой бывший однополчанин Цыганюк... Теперь он полицай. Занимается разбоем, грабежом, предает наших честных людей. Так вот, ребята, не захватить ли нам Цыганюка с собой, уж он-то наверняка знает и расположение, и число немцев.
– Такого гада лучше допросить на месте и пристрелить, - пробурчал Борис.
Горбунов задумался. А в это время с крыльца Натальиной избы спустился шатающийся полицай.
– Вот он, Цыганюк, легок на помине, - сказал Виктор, вглядываясь в темь.
– Нет, это Степан Шумов, - возразила Марфа, не отходившая от окна. Этого пьянчугу из тысячи других узнаю, сразу определяю.
Степан, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно плелся к дому Марфы. Остановившись напротив ее окна, он икнул и громко произнес:
– Чем черт не шутит, когда бог спит! А вдруг в темноте-то и приглянусь я ей. И все, вперед, Степан, смелость города берет, смелость, значит...
Он вплотную приблизился к окну и, уткнувшись лицом в стекло, стал пристально смотреть внутрь дома.
– Тише!
– шепотом предупредил Горбунов своих товарищей, укрывшихся, как и он, в простенке между окон.
– Ворочается, бедная, в кровати, не спится одинокой, - донесся снаружи голос Степана, а затем послышался тихий стук в стекло.
– Кто там?
– быстро отозвалась Марфа.
– Это я, Степан. Хватил я, Марфушка, через край первача, жгет внутрях. Открой, пропущу у тебя стаканчик кваску.
– Впусти, - прошептал Горбунов.
– Мы спрячемся в чулане да послушаем, что он будет болтать.
Марфа вышла в сени и через минуту вернулась в дом вместе с полицаем. Перевалив через порог, Степан приглушенно спросил:
– Цы... сынок-то спит?
– Спит.
– Это хорошо, - удовлетворенно промурлыкал он.
– Хорошо, что спит... А у тебя тепло, как в печурочке. Стыну я, кровь что-то становится не той, и жена плохо греет.
– Ты что, с жалобой на жену ко мне пришел, что ли?
– недобро упрекнула его Марфа.
– На нее хочешь жалуйся, хочешь бей ее, все равно толку нет. Как была холодной сосулькой, так и осталась. И на зуб жестка, как старая кочерыжка.
– Сам-то ты пьяница горькая, пропитался весь самогоном. И несет от тебя, как от козла.
– Ну, не совсем уж как от козла, - равнодушно возразил Степан.
– Зато сердце у меня играет, как у вьюноши. Увижу тебя на улице, посмотрю, так оно у меня и запрыгает. Внутри силища поднимается... И откуда только берется?
Марфа рассерженно ответила: